Сигиец (СИ)

Маэстро вновь почесал за ухом, напрягая память. В Анрии необходимо хорошо запоминать лица — рано или поздно кто-то подойдет и спросит, не видел ли ты такого-то и такого-то? Если вспомнишь, где и когда видел, это всегда лишняя монетка и хорошее отношение с коллекторами Беделара. Но Бруно, как ни пытался, припоминал только общие размытые черты. Единственное, что навязчиво всплывало в памяти, это неприятный, пустой и безжизненный взгляд.

Бруно отогнал тревожные мысли, распихал улов по карманам и, придав себе как можно более жалостливый вид, заковылял в порт.

Глава 2

Имперский проспект — улица, площадь, бульвар — был таким же неотъемлемым атрибутом любого успешного города, как и что-то с названием «Империя». Как правило, это была самая чистая, светлая и живописная его часть, и Анрия не отставала от других городов. Львиная доля богатств Гарнунского моря так или иначе оседала в Анрии и прилипала к чьим-то рукам вот уже не одно столетие, а поскольку у любого богатого, влиятельного человека рано или поздно просыпается тяга к прекрасному, Имперский проспект с первых лет своего существования обрастал домами с причудливой архитектурой. А так как богатые и влиятельные люди не сильно любят ходить далеко, то вскоре все элитные заведения перекочевали на Имперский проспект, ставший местом главного сосредоточения светской, культурной, духовной и деловой жизни. Так, гостиница «Империя» соседствовала с ресторациями и летними кафе, где за чашечку чая выкладывали годовой доход анрийского рыбака, торговый двор братьев Аринье оброс самыми надежными в мире милалианскими банками, к которым примостились торговые конторы известных купеческих фамилий. На прилегающей к проспекту площади Трех Вильгельмов возвышался роскошный собор Мученика Фортия, постройка которого ярко отразилась в народных песнях вроде «Сколько денег в яму ни бросай» или «Кирпичики да мрамор», Музыкальная площадь была знаменита Морским театром, славным, правда, больше своими молодыми актрисами, нежели постановками. Ну и нельзя забыть сад герцогини Анны, в котором были собраны шедевры античной и новой скульптуры, а также дворцы аристократии, деловых людей, банкиров и предпринимателей, где гремели пышные балы и званые ужины. И все это сверкало, блистало, кричало о роскоши, достатке и жизни, которой достойны лишь избранные. На мостовых Имперского проспекта не встретишь нищих и грязных оборванцев, да и простые люди здесь появлялись не так часто. Проспект был предназначен для богатых нарядов и дорогих экипажей, которые должны вызывать зависть у окружающих и служить темой для пересудов и сплетен.

Это было действительно живописное место, и многие, даже именитые художники не считали зазорным запечатлеть его красоты и достойных обитателей. Другими местами, удостоившимися собственной картины, были анрийский порт и Зеевахт, отчего у тех, кто никогда не бывал в Анрии, складывалось впечатление, будто весь город только и состоит из проспекта, порта и форта. Хотя на деле Анрия разрослась до размеров настоящего гиганта, где жило больше полумиллиона человек. Но другие улицы не привлекали рабов искусства, которые не сильно жалуют грязь, разруху, неприятные физиономии и нескладные фигуры.

* * *

Когда часы показали за полдень, а кафе и ресторации заполнились изволившими отобедать господами, к дверям гостиницы «Империя» подошел некий человек. Швейцар заприметил его еще издали, потому как незнакомец выделялся своей походкой. Пешеходы на Имперском проспекте обычно никуда не торопились, хвастали собой, любовались видами и пребывали в том блаженном расположении духа, который присущ любому, кто добился в жизни успеха. Этот же шел твердо, быстро, по сторонам не смотрел, и над ним как будто собирались мрачные тучи решительности и сосредоточенности.

Подойдя к дверям «Империи», он немного постоял, разглядывая фасад гостиницы, потом поднялся по ступеням и протянул руку к дверной ручке. Швейцар практически не пошевелился, лишь выбросил из-за спины руку, опередив незнакомца, но не с тем, чтобы открыть дверь.

— Простите, майнхэрр, — глядя строго перед собой, вежливо произнес он, — но известно ли вам, что это за место?

— Да, — коротко ответил незнакомец.

— А известно ли вам, что в таком виде сюда не пускают, майнхэрр?

— Нет.

— Теперь вам это известно, майнхэрр, а посему…

Швейцар не договорил, против своего желания повернув к незнакомцу голову. Он встретился с взглядом вроде бы самых обыкновенных глаз, но что-то в них крылось такое, отчего решимость привратника поколебалась. Незнакомец просто смотрел с бесконечной невозмутимостью, но было бы лучше, если бы в его глазах разгоралось возмущение, негодование, желание устроить скандал, ненависть, в конце концов. Было бы лучше, если бы незнакомец принялся угрожать или попытался вломиться в двери, но он просто стоял и смотрел на швейцара.