Сигнал из прошлого

Фомин стиснул зубы, чтобы не застонать, и, прежде чем очнуться, попытался проанализировать положение.

Положение было – хреновее не придумаешь. Руки уже онемели от «браслетов». Он сидел на холодном полу, с задранными вверх руками. Боком привалился к чему-то такому же холодному и ребристому. Еще до того, как открыть глаза, Фомин понял, что его пристегнули к батарее.

Старая школа…

Интересно, кто же это додумался прислать привет из прошлого? Варианты можно было перебирать до бесконечности. В свое время Фомин многим отморозкам доставил неприятности.

Хотелось пить. Во рту пересохло. Он непроизвольно облизнул губы.

– Очухался, сука? – спросил голос.

Фомин открыл глаза.

Маленькое темное помещение. Ободранные стены, частично обвалившийся потолок, сквозь который можно заглянуть на второй этаж. Чудом сохранившаяся батарея, к которой его и пристегнули под окном, закрытым деревянным щитом. На полу неподалеку – походный фонарь «под керосинку».

– Ты, – просипел Фомин, увидев мужика в кожаной куртке, который спрашивал у него закурить. – Кто такой?

Мужик сидел на едва живом табурете. Кажется, даже не столько сидел, сколько старательно переносил вес на ноги, чтобы не грохнуться.

– Щас с тобой поговорят, отморозок, – пообещал мужик. – Все тебе объяснят.

– Ты на меня напал. Вырубил. Пристегнул наручниками. А я – отморозок? – Слова рождались с трудом, выплескивались небольшими порциями.

– Слышь, мля, я у тебя закурить попросил! – взбеленился мужик. – Сам клешнями махать начал.

За окном послышался тихий звук мотора. В щелях между досками мелькнул свет фар.

– О, вот и начальство прибыло. – Мужик встал с табурета. – Пойду встречу. Не уходи никуда!

Выдавив надсадный смешок, вышел из «комнаты». Фомин проводил его взглядом.

Башка трещала. Подташнивало, хотелось пить. Хотелось отрубиться и поспать часов двенадцать, желательно – в собственной постели. Но все это сейчас придется отодвинуть на задний план.

Фомин, кряхтя, изменил положение так, чтобы не висеть на трубе, пережимая запястья. Сел, подтянул колени к груди. Дышать старался глубоко и спокойно.

Никаких воплей, никаких резких движений. Силы у него еще есть, Фомина даже на пенсии не так-то просто ушатать до полного упадка. Раскаленная сталь, некогда текшая по жилам, с годами поостыла, но оставалась сталью. Пусть Фомин теперь не столь горяч, но жесткости ему точно не занимать.

Только вот похитителям этого демонстрировать не нужно. Пусть считают его обессилевшим, деморализованным стариком – по крайней мере пока. Так спокойнее.

Фомин подергал наручниками и почувствовал небольшой люфт. Поднял взгляд, сощурился. Зрение, конечно, с годами ослабело, но пока не настолько, чтобы пользоваться очками. В его организме все было «пока не настолько», за исключением прожитых лет. В потолке, куда уходила труба, тоже виднелся просвет. Ухватившись за трубу руками, Фомин пошатал еще настойчивей. Сверху послышался стук.

Ну что ж, варианта три. Либо получится сломать металл, либо бетон. Либо и то и другое. Впрочем, есть третий вариант… Фомин внимательно посмотрел на охватившие запястья браслеты наручников.

Каково это – жить без одной руки? Наверное, в разы лучше, чем сдохнуть с двумя руками. Этими мыслями руководствуются врачи, когда решают отпилить пациенту пожираемую гангреной конечность. Сложившаяся же ситуация хуже гангрены. Разговоры, происходящие в заброшенных зданиях, обычно заканчиваются очень плохо для тех, кого приковывают к батарее. Старая добрая ментовская премудрость – из тех примет, что всегда сбываются.

Голоса на улице – негромкие, приглушенные. Значит, они не так далеко от цивилизованных мест? Может, имеет смысл покричать? А с другой стороны, даже если до ближайшего жилья – сто километров, люди, обделывающие ночью темные дела, предпочтут говорить тихо, не привлекая внимания.

Никаких криков. По крайней мере, при них.

Шаги и голоса переместились в здание, гулко отдавались от стен. Фомин, затаив дыхание, прислушивался, но не мог разобрать ни слова, мешала своеобразная акустика этого места.

Впрочем, голоса почти сразу умолкли. Фомин ждал, уставившись на пустую дверную арку. Бледный луч светодиодного фонаря скользнул в комнату. Вслед за лучом вошел уже знакомый мужик в куртке – тот, что спрашивал закурить. А уже следом за ним – видимо, начальство.

Мужчина в коротком пальто с поднятым воротником остановился напротив Фомина, которому второй отморозок светил прямо в лицо. Стоял молча, держа руки в карманах, будто давал себя рассмотреть. А может, ждал, пока Фомин что-нибудь спросит.

Не дождался. Жестом велел подручному опустить фонарь.

– Ну, здравствуй, Михаил Федорович.

Фомин молчал. Пытался понять, что это было. Попытка шокировать его тем, что похитителям известно имя-отчество? Так дураку понятно, что ловили не случайного прохожего. И коли уж Фомин здесь, прикован наручниками к батарее, то это самым непосредственным образом связано с его именем.

Или все же он должен узнать этого хрена?

– Помнишь меня, мразь?