Сигнал из прошлого

Отец знал лишь один путь: учиться, учиться и еще раз учиться. Получить профессию, устроиться на теплое местечко. «И ждать, пока страна в очередной раз перевернется вверх тормашками, а все теплые места прекратят существовать», – заканчивал про себя Денис. Говорить об этом вслух не решался.

Когда мир вокруг рушится, остается не так много по-настоящему востребованных людей. Нужны те, кто может убивать. Их используют и отправляют в утиль. И нужны те, кто умеет торговать. Понимать, что нужно людям, лучше самих людей. Доставать то, что достать невозможно.

Денис это понимал, отец – нет. И объяснять ему было бесполезно. На один пример человека, который достиг успеха без высшего образования, отец приводил десяток примеров тех, кто спился и сторчался у него на глазах.

Так было всегда. До того вечера в парке. Тогда было темно и точно так же горели фонари. И дождь… Дождь тогда был сильнее. Он смыл многое, но не все. И парк был точно так же пуст, как сейчас. Точно так же огромен, стыл и молчалив. Он впитал в себя столько боли и страданий, что его нельзя было расшевелить парой капель крови…

– Где она? – прошептал Денис, покачиваясь перед огнем. – Где… где он?!

Ответа не было. Парк надменно молчал. Но вдруг что-то переменилось в сознании, и сердце, до сих пор яростно колотящееся, замерло, а потом припустило в два раза сильнее прежнего.

Денис развернулся и пошел в обратном направлении. Потом – побежал.

«И ты сможешь? – издевался отцовский голос. – Сможешь снова прийти туда? Увидеть то место?»

– Смогу, – выдохнул Денис на бегу.

Выбора не было. Потому что он тоже знает об этом месте. И если… то это единственное место, куда он может направиться.

Денис отогнал от себя воображаемую сцену: Фомин идет через лес, волоча за собой связанную, с заклеенным ртом Настю. Она плачет, пытается кричать, упирается, но ему плевать, он – сама смерть, неотвратимая и безжалостная.

Сцена послушно улетела, но на смену ей пришла другая. В ней Фомин шел и нес на руках Настю, которая не была связана, и рот ее был приоткрыт. А на землю капала кровь.

Рядом с тем самым деревом он положил ее тело. А секунду спустя рядом легли часы…

– Нет! – услышал Денис собственный крик. – Нет, не надо, не тронь ее!

И замер, удивленный.

Потребовалась секунда, чтобы понять, где он.

Детская игровая площадка. Тогда ее здесь не было, в парке многое изменилось. Но тропинка сохранилась за площадкой, та самая, отцовская любимая.

Надо же быть таким идиотом, чтобы попереться гулять в парк, где чуть не каждую неделю находят новый труп! Старый упрямый осел!

Показалось, его кто-то окликнул по имени-отчеству. Женский голос.

Настя назвала бы его папой, Лена выкрикнула бы имя. Остальные не имеют значения. Это просто вой ветра. Это стоны Скорбящей Матери, льющей слезы по всем, кто погиб и погибнет, по детям, не вернувшимся домой…

Денис снова побежал. Его туфли тонули в грязи. Он никогда не бывал здесь, с того вечера, переходящего в ночь. И все же – узнал.

Остановился как вкопанный. Перевел дыхание и свернул в лес.

Какой он был тяжелый!

Дальше, дальше, чтобы не нашли…

Но ведь когда найдут, мать первой заподозрит неладное!

И он остановился тогда.

Остановился вот здесь.

Денис стоял, глядя на темный силуэт дерева, хватая ртом влажный тяжелый воздух.

Под деревом было пусто.

– Денис Валентинович! – Крик повторился громче, теперь его нельзя было списать на ветер или разыгравшееся воображение.

Денис отвернулся от дерева, сделал шаг обратно, к тропинке.

– Кто здесь? – крикнул он и удивился, услышав свой голос.

Голос был такой же, как всегда: уверенный и сильный. Как будто кто-то нерешительно постучал в дверь его кабинета.