Сигнал тревоги

— Аргумент действительно серьезный, — сказал я. — Владимир Гордеевич, а как вы пришли к мысли, что грунт могли возить в карьер на Кобыльем лугу?

— Это заслуга Орлова.

— Интуиция?

— Да нет. Мы же сейчас только и заняты всякими там водоемами, речками, оврагами… И вдруг Анатолий Васильевич случайно узнает, что когда-то из карьера на Кобыльем лугу брали землю для кирпичного завода. Выработали нужную глину, остались огромные ямы. И вот совсем недавно было решено превратить этот карьер в озеро и развести в нем рыбу…

Я невольно улыбнулся и рассказал Фадееву историю разведения омуля в Берестене.

— Не знаю, каких рыб запустят в новое озеро, — заметил следователь, но только нас насторожил такой факт: когда комиссия обследовала карьер, то удивилась: он был почти весь засыпан грунтом. Причем свежим грунтом. А в овраге у деревни Матрешки, куда предписывалось свозить этот грунт, обнаружилось всего несколько земляных холмиков… Вот мы и смекнули с Орловым…

— Что же теперь будут делать рыболовы? — поинтересовался я.

— Чтобы создать цепь рыбоводных озер, надо заново углублять карьер! ответил следователь. — Вот еще дополнительный ущерб от деятельности Воронцова и его орлов! Средства потребуются немалые!..

Воронцов, вызванный повесткой, в прокуратуру не явился. Зато ко мне позвонил Семен Вахрамеевич Лукин. Директор третьей автобазы просил срочно его принять.

— Приезжайте, — сказал я.

Через пятнадцать минут Лукин был у меня. Обычно степенный, несуетливый, Семен Вахрамеевич на этот раз быстро прошел по кабинету, протянул мне свою крупную руку и, плюхнувшись на предложенный стул, начал с места в карьер:

— Что же это ты, Захар Петрович, со мной делаешь?

У Лукина была манера со всеми говорить на «ты», но никто не обижался. У кого-нибудь это и выглядело бы высокомерно или пренебрежительно, но у Семена Вахрамеевича получалось так, словно он каждый раз общается со своим самым добрым приятелем.

— Дожил до таких лет, — продолжал директор, — когда уж голова седеет, да вот бог рано лишил волос, — невесело пошутил он, трогая гладкую, как бильярдный шар, голову, — ни разу не то что выговора, замечания не имел, а тут на позор выставляешь.

— Как это? — спросил я.

— Всякие нехорошие слухи пошли по городу.

— Не слышал, — ответил я. — Сами знаете, Семен Вахрамеевич, слухами не интересуюсь. Давайте ближе к делу.

— Давай, прокурор, — вздохнул директор. — Темнить мне с тобой нечего… Почему вас интересует Пикуль? Побил мальчишку… Поэтому?

— Не только.

— Вам и руководству автохозяйством наврал про похороны… Словом, Пикуля мы поставили на место. Как только выйдет из отпуска, будет слесарить. Так решили администрация и профком. Короче, осудили его поступок всем миром. Хочешь проверить — молнию сегодня вывесили. Позор хулигану! И вот тебе резолюция собрания наших работников…

Лукин положил на стол бумагу. Я прочел ее.

Пикуля ругали за недостойное поведение, выразившееся в хулиганских действиях (ударил школьника) и в обмане руководства автохозяйства, когда он просил отпуск без содержания.

— Из-за одной паршивой овцы поклеп на весь коллектив, — вздохнул Лукин и помолчал, ожидая, что я скажу.

— Дело, Семен Вахрамеевич, намного серьезнее, чем вы думаете.

— Полноте, Захар Петрович, — возразил Лукин. — Я-то уж своих знаю как облупленных. Если что и натворили, уж, во всяком случае, не такое, за что нужно в каталажку… Ты мне скажи толком, сами разберемся…

— Теперь уже придется разбираться нам.

Лукин посуровел, потяжелел, задумчиво теребил свой длинный ус.

— Да? — посмотрел он на меня исподлобья.

— Раз уж вы, Семен Вахрамеевич, так хорошо все и всех знаете, то наверняка вам известно, по какой причине вызывал следователь Пикуля.

— Что-то насчет дизтоплива?

— Ну, вот это другой разговор. А то прикинулись…

— И охота вам пустяками заниматься?

— Какая уж тут охота! Но вот такие, вроде Пикуля, вынуждают, невесело пошутил я и серьезно добавил: — На вашем месте я бы помог следствию разобраться во всех этих, как вы говорите, «пустяках». А вы даже не побеседовали обстоятельно с Фадеевым. Не приструнили Воронцова, который вообще отмахнулся от следователя, будто для него законы не писаны…

Лукин тяжело вздохнул.

— Зря, Захар Петрович, зря ты все это затеял, поверь мне. Воронцов крепкий орешек. За него знаешь какие силы встанут! Теперь уже не меня вызывают в область на ответственные совещания, а его! И там он не в зале сидит, как все смертные, а в президиуме! Вот так! Признаюсь тебе честно: я только стул директорский занимаю, а верховодит у нас в автохозяйстве Герман Степанович!.. Пока, насколько я понял, можно все уладить без больших потерь… Выложи мне ваши претензии, а мы отреагируем. Чтобы другим повадно не было. Слово тебе даю: наведем порядок! Тогда со спокойной совестью уйду на пенсию.

— Если сделаем, как вы предлагаете, — сказал я намеренно жестко, — мне будет стыдно до конца жизни!

Лукин подумал, потеребил ус и опять хмуро произнес:

— Да?

— Да, Семен Вахрамеевич, — ответил я. — Вы воевали?