Сигнализация

– Понимаю, – подхватил Александр, – но не помню кто, когда-то сказал, что «свобода – это осознанная необходимость»; и мы с тобой букашки, песчинки, от которых ничего не зависит, мы не в силах что-либо изменить, а значит, должны понимать и приспосабливаться. Пойми, в этом вся нехитрая философия нашей жизни, нет никаких тайн и загадок, всё это выдумки вот таких, как ты, мечтателей и фантазёров. Будь на то моя воля, я бы вообще запретил детям читать художественную литературу, кроме детективов и фантастики…

– А любовные романы? Как с ними быть или они тоже вредны? – вмешался Николай. А Толстой, Достоевский, Чехов, Пушкин, они тоже недостойны нашего внимания, отвлекают, зовут куда-то. Герои, по меркам современного человека, – типичные неудачники, так, по-твоему?

больного организма на здоровые проявления жизни. Сонечка Мармеладова – образец добродетели, ангел небесный. Ты общался когда-нибудь с падшими женщинами? Разве они такие? А он нам навязывает её в качестве идеала для подражания. Ты бы хотел, чтобы твоя будущая дочь, сестра или мать были на неё похожи?

И граф Толстой хорош: развратничать до сорока лет, а потом вдруг опомниться и строить евангельскую общину. Да мне кажется, это рецидивы белой горячки. Не случайно церковь предала его анафеме. Чехов всю жизнь страдал от чахотки, его пьесы, последние рассказы – это безысходность и замогильная тоска. Всё это – отрава для детских и юношеских душ. Понимаешь, мы должны жить «на полную катушку» не завтра или вчера, а сегодня и сейчас.

Никитенко внезапно замолчал, а потом резко дёрнул удилище, которое согнулось дугой. Что-то большое и сильное оказалось на крючке.

– А ты боялся – будет тебе уха, – процедил сквозь зубы, осторожно выуживая сазана килограмма на полтора-два. После того, как добыча оказалась в садке, он вытер ладонью выступившие капельки пота на лбу и стал объяснять, за что он любит рыбалку.

Но Николай его уже не слушал. Предзакатное солнце, коснувшись линии горизонта, замерло на мгновение, как будто решило попрощаться с водоёмом и берёзовой рощей на берегу, прежде чем исчезнуть до рассвета. Ветер стих, зеркальная гладь воды искрилась янтарём. Воздух, днём прозрачно-невесомый, сейчас стал осязаемо-плотным. Разнообразные запахи дурманили голову. Необычайная лёгкость и доверчивость, простодушная вера в чудеса завладели сознанием. Казалось, что росинка, застывшая на стебле камыша, оживёт и из неё появится Дюймовочка девочка-мечта, или добрая фея…

– Пора на берег: солнце скоро сядет, – прервал его медитацию товарищ.

Когда вытаскивали лодку из воды, обнаружили, что у них появились соседи. Выпускники сдали очередной экзамен и весело отмечали знаковое событие на природе. Шутки и заливистый, громкий смех, песни под гитару то и дело нарушали очарование тихого вечера. Гридин подумал, что так могут смеяться только молодые люди, которых ещё не потрепала жизнь. Они свято верят в светлое, безоблачное будущее и в своё особое предназначение, с презрением смотрят на осторожных родителей и пренебрежительно относятся к их мудрым советам. Себя наш знакомый, конечно, не считал старым человеком, но подростковый период его юности миновал давно, поэтому к максимализму – кредо эпатажной молодости, он относился не просто с иронией, а скептически, осуждал радикальное буйство и протест ради протеста.

Приятели разожгли костёр, почистили рыбу. Дрова уютно потрескивали, сладкий дым голубой лентой медленно поднимался к звёздам, а огонь из темноты выхватывал отдельные предметы. Ощущение чего-то ирреального не покидало Гридина. В одиноком кусте чудился сказочный богатырь, готовый сразиться со свирепым Змеем Горынычем, похитившим прекрасную царевну. Холм вдалеке превращался в грозное шестиголовое чудовище, а роща в – его несметное лесное воинство…