Сияющая пустота. Интерпретация "Тибетской книги мертвых"

В буддизме мы не найдём никакого аналога понятию «я», принятому в современной психологии, не найдём концепции самодостаточного, т. е. не служащего духовной цели, развития зрелого, гармоничного и целостного «я». Подобные идеи вообще сравнительно новы даже в истории западной мысли), поэтому в том, что Будда не обращался к ним, нет ничего удивительного. Но как же нам соотнести их с буддийским подходом? Следует принять во внимание, что качества, присущие полноценно развитой личности, в основе своей совпадают с качествами, необходимыми для успешной медитативной практики. Буддизм постоянно напоминает о заложенном в нас огромном потенциале, о тех поистине уникальных возможностях, которые открыты перед нами как представителями человеческого рода, и о том, как несправедливо было бы порицать человеческую природу или стыдиться того, что мы родились людьми. Так что проблема развития «я» в противовес духовному развитию возникает лишь тогда, когда в этих вопросах мы исходим из ложных предпосылок. Качества и функции «психологического «я»» сами по себе нейтральны. В сочетании с центростремительной тенденцией (которая, кстати сказать, в большинстве направлений современной психологии признаётся совершенно нормальной) они принадлежат миру сансары. Проявляясь же искренне и свободно в состоянии открытого сознания, они превращаются в характеристики бодхичитты. С буддийской точки зрения, полноценно развитой личностью можно считать только будду. Буддист стремится к максимально полной реализации человеческого потенциала. При пробуждении все черты личности, которые были присущи нам в состоянии невежества, приобретают просветлённое качество. Будды вообще не могли бы являться в мире, не обладай они отличительными чертами и индивидуальными свойствами; но при этом все будды по природе своей едины.

Некоторые специалисты по раннему буддизму отмечают, что представления о «я» или душе, бытовавшие в Индии во времена Будды, существенно отличались от наших. Но к единому мнению по вопросу о том, в чём конкретно заключались эти представления, исследователи не пришли. По одной версии, Будда под этим понятием подразумевал универсальное, безличное «я» Упанишад; другие полагают, что он отталкивался от более простых и распространённых в народе воззрений — быть может, даже анимистических. Вопрос о том, в каком именно контексте Будда вёл свои рассуждения, действительно очень интересен, но, как представляется, не так уж важен в плане практического применения его идей. В конце концов, не следует забывать, что буддизм распространился далеко за пределы Индии и получил широкое признание в совершенно иных культурах (таких, например, как китайская или японская), имевших иные представления о «я» и душе, да и в современной западной культуре имеет важное значение.

Более того, современное западное представление о целостном «я» очень помогает в изложении учения о дхарме: оно позволяет кратко обозначить то, для чего не находится термина в традиционном буддийском лексиконе. Поэтому современные буддийские учителя употребляют слова «я» и «эго» гораздо чаще, чем соответствующие описательные выражения встречаются в канонических текстах. Придерживайся они традиции, им пришлось бы говорить о пяти скандхах (см. главу 6) или пяти ядах (см. главу 7), либо использовать термин, который переводится как «присвоение «я»» [46]и обозначает веру в «я», понятие «я» не как абстракцию, а как глубоко прочувствованное, инстинктивное убеждение. Трунгпа Ринпоче обычно говорил об «эго», противопоставляя его «не-эго» или «отсутствию «эго»». Так он давал понять, что имеет в виду не столько философское понятие «я» или души, сколько личное, эмпирическое, эгоистическое «я» повседневной жизни — иначе говоря, тот материал, с которым нам приходится работать здесь и сейчас.

Поэтому на вопрос, «кто» именно достигает освобождения, неправильно отвечать «я». В действительности совершается не освобождение «я», а освобождение от «я». Если мы будем продолжать спрашивать «кто?», то всякий раз будем находить лишь очередное я , освобождающееся от «я». Сколько бы мы ни пытались отыскать последнего в этой цепи «наблюдателей», последнего реципиента опыта, мы лишь будем создавать всё новые и новые воображаемые «я». Вот почему на уроках, посвящённых медитации, Трунгпа Ринпоче всегда ставил акцент не на сосредоточении, а на «отпускании».. В дальнейшем мы увидим, что именно установка на «отпускание» лежит в основе одного очень важного совета, постоянно повторяющегося в тексте «Освобождения посредством слушания». «Отпускание» — это ослабление хватки, с которой мы сжимаем всё, что себе присвоили; это снятие напряжения, вызванного тем, что мы постоянно за что-то держимся и цепляемся, тогда как на самом деле держаться не за что. «Отпускание» — это опустошение, освобождение, очищение от всевозможных иллюзий, представлений и умопостроений. И в конечном счёте процесс «отпускания» приведёт нас к открытию пустоты, именуемой на санскрите «шуньята».