Сияющая цитадель

— Конечно нет. Их свечение — это своего рода предупреждение. Каждый житель Дарезии знает, что, если к тебе приближается некто, сияющий, как утренняя звезда, надо уносить ноги, спасая свою жизнь.

— Что же могут сделать эти чудища? — спросил Телэн. — Они едят людей живьем, разрывают их на куски или что-то в этом роде?

— Нет, — ответил мрачно Итайн. — Предание гласит, что само их прикосновение — смерть.

— Как у ядовитых змей? — спросил Халэд.

— Намного хуже, молодой господин. От прикосновения сияющего плоть человека гниет и разлагается, сползая с костей. Это посмертное гниение, только вот жертва при этом еще жива. Легенды изобилуют ужаснейшими описаниями подобных случаев. В них описываются люди, что застыли как изваяния, душераздирающе крича от муки и ужаса, а их лица и тела между тем превращались в слизь и стекали с костей, словно растаявший воск.

— Живописная картина, — содрогнулся Улаф. — Я так полагаю, эта милая особенность некоторым образом мешает поддерживать нормальные отношения с этими людьми.

— Истинно так, сэр Улаф, — усмехнулся Итайн, — но несмотря на это, сияющие принадлежат к наиболее популярным персонажам тамульской литературы — что немало может сказать об извращенности нашего мышления.

— Ты имеешь в виду страшные истории? — спросил Телэн. — Я слыхал, они многим нравятся.

— Дэльфийская литература намного сложнее подобных опусов.

— Дэльфийская? Что это значит?

— В литературе сияющие именуются дэльфами, — пояснил Итайн, — а мифический город, в котором живут дэльфы, называется Дэльфиус.

— Красивое название.

— В том-то и беда, как мне думается. Тамульцы народ сентиментальный, и мелодичность этого названия застилает слезами глаза наших третьесортных поэтов и изрядно замутняет их мозги. Они отбрасывают более неприятные стороны предания и изображают дэльфов простым пастушеским народцем, который стал жертвой чудовищного недоразумения. За минувшие семь столетий эти стихоплеты обрушили на нас неимоверное количество безвкусных пасторалей и незрелых эклог. Они изобразили дэльфов лирическими пастушками, которые сияют, как светлячки, и в тоске бродят по лугам и долам, драматически страдая от неутоленной любви и высокопарно изрекая высокопарности касательно их предполагаемой религии. Академический мир привык рассматривать дэльфийскую литературу как дурную шутку, которая слишком затянулась.

— Это отвратительно! — с непривычной для нее горячностью объявила Сефрения.

— Ваше критическое чутье делает вам честь, дорогая леди, — улыбнулся Итайн, — но, думается мне, сам выбор именно этого слова чересчур высоко ставит этот жанр. Я бы сказал, что дэльфийская литература незрела и сентиментальна, но, право, не стоит настолько принимать ее всерьез, чтобы ненавидеть ее.

— Дэльфийская литература — это лишь маска, за которой прячется наиболее злокозненная разновидность ненависти к стирикам! — отрезала Сефрения тем тоном, который обычно приберегала для ультиматумов.

Судя по всему, Вэнион был так же озадачен ее неожиданной вспышкой, как Спархок и прочие рыцари. Он огляделся, явно в поисках возможности сменить тему.

— Дело идет к закату, — заметил Келтэн, вовремя придя к нему на помощь. Восприимчивость Келтэна порой просто изумляла Спархока. — Флейта, — продолжал Келтэн, — ты не собираешься устроить нас на ночь возле какой-нибудь местной лужи?

— Оазис, Келтэн, — поправил его Вэнион. — Местные жители называют их оазисами.

— Это их личное дело. Пусть себе зовут, как хотят, а уж я всегда отличу лужу от чего-то более пристойного. Если мы намерены и дальше передвигаться старомодным способом, надо бы уже подыскивать место для ночлега, а там, к северу, на вершине холма как раз маячат какие-то развалины. Сефрения выжмет для нас воду из воздуха, и, если мы заночуем в этих руинах, нам не придется всю ночь давиться запахом вареной собачатины, как бывает всегда, когда мы становимся лагерем неподалеку от местной деревни.

— Сэр Келтэн, — со смехом сказал Итайн, — кинезганцы не едят собак.

— Я бы не поклялся в этом, не пересчитав прежде всех собак в какой-нибудь деревне — до и после завтрака.

— Спархок! — Халэд грубо тряс своего господина за плечо, приводя его в чувство. — Там, снаружи, какие-то люди!

Спархок отбросил одеяло и перекатился на ноги, потянувшись за мечом.

— Сколько? — шепотом спросил он.

— Я видел дюжину или около того. Они крадутся ползком среди валунов у дороги.

— Разбуди остальных.

— Хорошо, мой лорд.

— Только тихо, Халэд. — Оруженосец одарил его неприязненным взглядом. — Извини.

Развалины, в которых они разбили лагерь, когда-то были крепостью. Грубо отесанные камни были сложены без малейших признаков известки. Песок и пыльный ветер за минувшие столетия отполировали массивные камни до блеска и округлили их края. Спархок прошел по бывшему внутреннему двору к обрушенной стене на южной стороне крепости и выглянул на дорогу.

Густой туман, наползший ночью, заслонил небо. Спархок всматривался в дорогу, мысленно проклиная тьму. Затем он услышал слабый шорох по ту сторону обрушенной стены.

— Спокойно, — прошептал Телэн.

— Где ты был?