Сияющий вакуум

Михаил Михайлович Задний проводил обычно время свое в мастерских увеличительного комбината. Здесь из пластилиновых его макетов, ростом не более десяти сантиметров, воспроизводились частями стометровые обелиски. Михаил Михайлович Задний садился перед вырастающим на глазах своим произведением и пил коньяк стаканами, пока суетящиеся на лесах рабочие делали все, как надо. Если народному человеку что-нибудь не нравилось, он хватал рупор и кричал в него.

В очередной раз накачавшись коньяком, он с удовольствием обозрел свою работу и, умилившись до слез, сообщил в рупор:

— Мужики, это же гениально!

Выпил он много и поэтому задремал, положив голову на стол. Что-то явилось ему во сне, что-то не то. И, очнувшись, Михаил Михайлович так же в рупор и так же со слезами поставил рабочих в известность, что он, Задний, — бездарь и халтурщик, а это конкретное произведение — просто говно. Немного поразмыслив, он приказал:

— Мужики, ломайте этой дуре голову!

Не усидев на месте, народный человек хватил еще стакан коньяку и полез руководить лично. Падая с лесов, он приземлился в кучу ветоши и сломал правую руку.

— Производственная травма, — прочел в карте Денис Александрович. — Это как же вышло-то при вашей, извините, профессии?

— А вы со мной так не разговаривайте! С лесов упал… Со строительных… Вы, между прочим, ценить должны, у нас ведь свои специальные народные врачи есть. А я, так сказать, к вам, по месту прописки.

«Вот и шел бы к своим «народным», — вздохнул про себя Денис Александрович.

— А вы подождите в коридоре, — предложил он человеку, теряющему ноги. — Я направление на госпитализацию напишу, сестра вам вынесет.

— Может, и меня в больницу положишь, а, коллега?! — спросил рыжий медик, прыгая на костылях к двери. — А то надоело дома сидеть, на работу очень хочется!

Отмечая очередной больничный лист, Денис Александрович неожиданно для себя подумал, что листок этот, такой же голубой и безоблачный, как ясное небо за окном, чем-то дорог его сердцу, дорог каждый, и что он с удовольствием выписал бы себе такой на всю оставшуюся жизнь.

— Вы забыли свой больничный лист!

— Ну, сам себе удивляюсь! — Рыжий медик вернулся от двери и взял, неловко опираясь на костыли, протянутый ему листок. — Чао, бамбино!

— Простите, Михаил Михайлович, а трудно творить? — стесняясь, спросил Денис Александрович.

— Про Ваньку Каина читаете? — неожиданно улыбнулся Задний, аккуратно укладывая правую руку на столе и протягивая левую к журналу со статьей. — Утка это! Но, честное слово, как они, шельмы, умеют веселить! Вот посмотрите, посмотрите! — И он прочел вслух: «Каждый человек в нашей стране имеет право на жизнь! Это право — неотъемлемое право граждан, однако не распространяется на уголовные элементы и на иностранных рабочих… — Буквы пылали. — Нет, нет, нет, нет! Нет — миру, нет — войне, нет — жизни, нет — смерти!»… Вы хорошо читаете по-английски? Вот, дальше, смотрите: «Все мы — налогоплательщики во вселенной! Глупо думать, что налог — это только процент с дохода! Налог постоянен! Ложась спать, мы платим своей энергией за свое право на жизнь, тем самым жизнь укорачивается! Каждая ночь — это наша последняя ночь, и нельзя забывать об этом!.. Все мы сидим на неудобных стульях в бесконечной очереди перед закрытой голубой дверью. И каждый из нас ждет, когда же его наконец вызовут!»

Денис Александрович смотрел на голые коленки Верочки, смотрел в окно на голубое, как больничный лист, небо с маленьким штемпелем тучки, заполненное аккуратным почерком проводов с заглавными буквами антенн.

— Там большая очередь? — спросил он у скульптора.

— Знаете, когда я прорывался, было человек пять, но они все думают, что прием окончен, достаточно сказать…

— Хотите, возьмите статью себе! — предложил Денис Александрович. — Я все равно по-английски очень плохо читаю, можно сказать, не читаю вовсе, не умею я читать.

— У меня есть свой экземпляр, — отозвался скульптор. — Вот еще прочту, уж разрешите, абзац: «Случаются во вселенной, конечно, и праздники, но в сути своей она полна скрипящими стульями, длинными белыми коридорами и тяжелым дыханием!..» Каково, а?

— Верочка, скажите там, что прием на сегодня окончен.

— Хорошо, Денис Александрович, я скажу. Но мне все равно их жалко. Всех жалко.

«Все, никого больше не приму, ни одного человека», — подумал Денис Александрович и лениво потянулся, вытянув руки вверх.

В раме окна, под кровавым париком дрожащего солнца, над медленно мрачнеющей зеленью больничного парка (он ясно различил их) в воздухе обозначились светящиеся красные буквы.

— Вы видите? — спросил Он скульптора.

— Да, мистика, но факт, вижу.

— Что там написано, вы действительно видите?

— Ну конечно, вижу, по-русски написано…

— И что же? — Денис Александрович все же надавил кнопку, в коридоре вспыхнула лампочка.

— Там написано: «Следующий!»

ПРИХОДИЛА МАРИЯ

Приходила Мария… Мария с младенцем на руках.

«А младенцу-то уже тридцать три! — медленно, как январское облако, проплыла сквозь видение живая мысль. — Впрочем, когда после восьмого они идут в ПТУ, очень трудно посчитать возраст».