Сияние

Холлоранн выключил приемник.

* * *

Он все-таки добрался до Сайдвиндера, хотя ехал до города от Эстес-Парк четыре с половиной часа. К тому времени, как он выбрался на Нагорное шоссе, полностью стемнело, но буран и не думал ослабевать. Дважды дорогу преграждали сугробы, доходившие бьюику до крыши, так что пришлось остановиться и ждать, пока снегоочистители расчистят проезд. К одному сугробу снегоочиститель подъехал по полосе Дика, и гудок опять прозвучал совсем рядом. Шофер ограничился тем, что объехал машину Холлоранна. Он не высунулся, чтобы сказать, что думает, просто сделал пару непристойных жестов, знакомых всем американцам старше десяти лет, и знаки эти вряд ли означали миролюбие.

Казалось, чем ближе Дик подъезжает к «Оверлуку», тем сильнее что-то подгоняет его, вынуждая торопиться. Он поймал себя на том, что постоянно поглядывает на часы. Руки Дика как будто бы рвались вперед.

Через десять минут после того, как он свернул на Нагорное, промелькнули два указателя. Свистящий ветер очистил обе надписи от снежной оболочки, так что их можно было прочесть. Первая гласила:

САЙДВИНДЕР, 10.

Вторая:

В ЗИМНИЕ МЕСЯЦЫ ДОРОГА В 12 МИЛЯХ ВПЕРЕДИ ЗАКРЫТА.

– Лэрри Дэркин, – пробормотал Холлоранн себе под нос. В приглушенном зеленоватом свете приборного щитка лицо Дика выглядело напряженным и утомленным. Было десять минут седьмого. – Лэрри… «Коноко» возле библиотеки.

И тогда на него всей тяжестью обрушился запах апельсинов, а с ним – мысль, мощная, смертоносная, полная ненависти.

(пошел вон отсюда, грязный ниггер, тебя это не касается, ниггер, заворачивай оглобли, разворачивайся или мы тебя прибьем, вздернем на суку, ты, обезьяна черножопая, а потом спалим тело, вот как мы обходимся с ниггерами, так что сейчас же поворачивай назад!)

В замкнутом пространстве машины взвился крик Холлоранна. Послание пришло к нему не словами, а серией загадочных образов, которые впечатывались в сознание с ужасающей силой. Чтобы стереть их, он выпустил руль.

Тут машина врезалась крылом в бордюр, отскочила, наполовину развернулась и остановилась, понапрасну крутя задними колесами. Холлоранн резко вырубил сцепление, а потом спрятал лицо в ладони. Не то, чтобы он плакал – у него вырывалось прерывистое «ох-хо-хо». Грудь тяжело вздымалась. Он понимал, что, застигни его этот удар на том отрезке дороги, где хоть одна обочина обрывалась в пропасть, он был бы уже мертв. Может, так и было задумано. И в любой момент удар мог настичь его снова. Придется защититься. Его обступила кровавая сила безграничной мощи – может быть, памяти. Он тонул в инстинкте.

Дик отнял руки от лица и осторожно открыл глаза. Ничего. Если что-то и пыталось снова испугать его, оно не смогло к нему пробиться. Он отгородился.

И вот такое случилось с мальчуганом? Господи Боже, такое случилось с маленьким мальчиком?

Сильней всех прочих образов Дика тревожил чмокающий звук, как будто молотком лупили по толстому ломтю сыра. Что это значило?

(Иисусе, только не малыш. Господи, прошу тебя!)

Включив малую скорость, он одновременно немного прибавил газ. Колеса завертелись, зацепились шинами за дорогу, опять завертелись, зацепились еще раз. Бьюик поехал, фары слабо рассеивали снежные водовороты. Холлоранн взглянул на часы. Уже почти половина седьмого. На него нахлынуло ощущение, что уже действительно очень поздно.

50. Тремс

Венди Торранс в нерешительности стояла посреди спальни и глядела на сына, который мигом уснул.

Полчаса назад шум прекратился. Весь и сразу. Лифт, вечеринка, хлопанье открывающихся и закрывающихся дверей. Вместо того, чтобы принести облегчение, тишина усилила зародившееся в Венди напряжение; обстановка напоминала зловещее затишье перед последним жестоким порывом бури. Дэнни, однако, задремал почти сразу, сперва мальчик ворочался, но в последние десять минут сон стал глубже. Даже глядя на сына в упор, Венди с трудом различала, как медленно поднимается и опускается узенькая грудная клетка малыша.

Она задумалась: когда же мальчик в последний раз проспал ночь напролет, без мучительных снов, без долгих периодов бодрствования, когда ловишь звуки пирушки, ставшей слышной – и видной – Венди только в последние день или два, с тех пор, как «Оверлук» вцепился в их троицу.

(действительно психологический феномен или групповой гипноз?)

Венди этого не знала и не считала важным. В любом случае происходящее грозило им гибелью. Она взглянула на Дэнни и подумала,

(слава тебе Господи, он лежит спокойно)

что, если не тревожить мальчика, тот сможет проспать весь остаток ночи. При любых талантах он все равно оставался малышом и нуждался в отдыхе.