Сияние

Вдалеке музыка Элвиса Пресли. Шум морского прибоя, шорох песчаного камыша. Знакомое дыхание, резкий гудок автомобильного клаксона. Отец: «Ой-ой-ой, чуть под колеса не угодил… Н-да, гм, мы находимся на берегу огромного Тихого океана, в канаве, ой, тут несколько мокровато…» И снова, другим голосом: «Жара в Калифорнии адская. В нескольких сотнях метров отсюда, на пляже, кишат на солнцепеке обнаженные тела, блеск женских… я повторяю… Мы находимся среди адской жары Великого Юга, в Калифорнии, в пляжном раю, полном шаловливых женщ… гм… людей и женщ… Я приехал сюда взять интервью у писателя и женолюба Генри Миллера. Наверху среди пальм виднеется его дом, который мне показали аборигены, вертушка поливалки на газоне, гамак лениво покачивается от ветра — нипочем не догадаешься, что здесь живет один из величайших писателей современности… ну а теперь надо выбираться из канавы… ох и грязища, не забыть в гостинице отдать брюки в стирку… гм… сейчас я иду по траве, и надо сказать, кругом чувствуются следы шаловливых женщ… не без того… буйная жизнь ради наслаждения и любви… надо будет продумать формулировку… я подхожу к двери, стучу… тук-тук-тук, жду, признаться, с некоторым напряжением, как вернусь в гостиницу, обязательно позвоню Пьетюру, тсс, кто-то идет… дверь открывается… Oh good morning, excuse me, I am a reporter from the Icelandic radio, I wonder if it is possible to talk to Mr Miller? Who? Mr Miller, Mr Henry Miller? [7]

Женщина: I don’t know any Miller. Кричит: Hey, Oscar, do you know any Miller, Henry Miller? [8]

Отец шепчет: The writer, the famous writer, he is supposed to live here [9]. — Not in my house. We don’t read books, do we, they are dirty [10]. Мужчина, теперь уже у двери: Brenda, I take care of this [11]. Женщина уходит. Мужчина: Oh, Henry, Henry Miller, the pornographer? He doesn’t live here. You see that house over here, there he lives, but he does not live there now, he is in Paris… [12]Упавший голос отца: So he is not here [13].»

Тут запись резко обрывается.

В тот раз отец улизнул от бдительного ока ревизоров, потому что за несколько дней на пляже сумел сварганить документальную передачу под названием «Тихие деньки на Великом Юге».

Но последней каплей, которая, так сказать, переполнила чашу, стал репортаж из дома отставного министра социального обеспечения. Из надежного источника отец узнал, что министр, в прошлом водопроводчик, бесплатно провел воду на дачу своего шурина, премьер-министра, и получил за это в концессию фабрику, производящую сушилки для посуды и щетки для ее же мытья. Отцу нужно было искупить свою осечку на Тихом океане, и, поскольку наших берегов аккурат достигло понятие «журналистское расследование», он надеялся вскрыть богатую жилу коррупции, — однако же его сигнальная система не отличалась искушенностью по части общественных игр, и кто-то, видимо, вздумал над ним подшутить. А отец сгустил краски, расписывая, как однажды субботним вечером министр социального обеспечения тряхнул стариной, проложил трубы, после чего они с шурином выпили по стаканчику грога. В свои пятьдесят лет отец еще знать не знал, что, за исключением некоторых фундаменталистов, никто не упускает возможности сделаться коррупционером, — и вот результат: крайне возбужденный разговор, несколько испорченных пленок, а в довершение всего к отцу в кабинет ворвался разъяренный директор радиостанции: «Кого, черт тебя подери со всеми потрохами, интересует, откуда взялась фабрика сушилок и щеток для посуды?!» Засим отец расстался с должностью совершенно «free floating intellectual» [14]и был водворен туда, где ему пришлось оставаться довольно долго. «Ты же здорово разбираешься в рыбе».

И все-таки я невольно восклицаю: «О Священное Радио!»

~~~

О Священное Радио!

Как сын родителя-одиночки, я имел привилегию общаться с множеством известных всей стране голосов, хотя самым знаменитым из всех на Исландском радио был голос отца.

Колодец с ключевой водой. Криница для жаждущих.

Именно такова и была на самом деле комната Паутины Сигюрдардоухтир в отделе новостей, в дальнем конце коридора А. Отец часто «парковал» меня там, и Паутина, эта громадная сдобная пышка, властительница штатного расписания и кондитерского магазина, ничуть не возражала. Я был мальчик тихий, смирный и любил слушать всех этих слонов, леопардов и львов, собиравшихся тут после работы. Часто они заявлялись издалека, из джунглей и с фронтов, из пустынь и пылающих городов. И вот неторопливо — в глазах еще горел огонь сражений, в ушах звучали крики заговорщиков и голоса уличных прохожих — они входили в комнату, рассаживались возле блюд с печеньем и булочками, которые всегда, будто ненароком, оказывались под рукой.