Она опустилась рядом с ним на колени и крепко ухватила его за плечи.
– Дэнни, что с тобой?..
Джек уже был рядом.
– Ты в норме, док?
Он легко, но резко встряхнул мальчика, и взгляд у того прояснился.
– Все хорошо, папочка. Я в порядке.
– Но что это было, Дэнни? – спросила Уэнди. – У тебя головка закружилась, да, милый?
– Нет, я просто… задумался. Простите меня. Не хотел вас напугать.
Он вдруг заметил, что родители стоят перед ним на коленях, и немного удивленно улыбнулся:
– Наверное, это из-за солнца. Солнце попало мне прямо в глаза.
– Когда доберемся до гостиницы, дадим тебе попить водички, – сказал папа.
– Хорошо.
Потом, сидя в «жуке», который гораздо увереннее преодолевал более пологий подъем, Дэнни пристроился так, чтобы смотреть прямо на дорогу. С нее теперь то и дело открывался вид на «Оверлук», где выходившие на запад большие окна отражали солнечный свет. Это было то место, что он видел в разгар снежной бури, темное и громыхающее место, в котором до жути знакомая Фигура разыскивала его в коридорах, устланных коврами с джунглями. Место, куда Тони просил его не ездить. Это было здесь. Точно здесь. И здесь же был РОМ, что бы это слово ни значило.
Глава 9
Большой отъезд
Уллман встретил их по другую сторону широких старомодных дверей. Он пожал руку Джеку и холодным кивком поприветствовал Уэнди, вероятно, отметив, как сразу несколько голов повернулись в ее сторону, стоило этой женщине с золотистыми локонами до плеч, в простеньком синем платье войти в вестибюль. Край подола скромно заканчивался на два дюйма выше колен, но этого было вполне достаточно, чтобы понять, насколько хороши ее ноги.
С подлинной теплотой Уллман отнесся только к Дэнни, но Уэнди было к этому не привыкать. Ее сын неизменно привлекал к себе даже тех мужчин, которые обычно проявляли к детям полнейшее равнодушие. Чуть наклонившись, Уллман протянул Дэнни руку. Тот серьезно пожал ее.
– Мой сын Дэнни, – представил Джек. – И моя жена Уиннифред.
– Рад с вами познакомиться, – сказал Уллман. – Сколько тебе лет, Дэнни?
– Пять, сэр.
– Вот даже как! Сэр! – Уллман улыбнулся и посмотрел на Джека. – А он хорошо воспитан.
– Разумеется, – ответил Джек.
– Миссис Торранс. – Он снова чуть склонил голову, и в мимолетном замешательстве Уэнди решила, что сейчас ей поцелуют руку. Она даже вытянула правую ладонь вперед, но Уллман лишь ненадолго сжал ее в своих ладонях. Они были маленькие, сухие и гладкие. Вероятно, он их чем-то припудривает, мелькнула у нее мысль.
В вестибюле между тем кипела работа. Почти все старомодные кресла с высокими спинками были заняты. Коридорные с чемоданами сновали туда-сюда, а у стойки, над которой возвышалась огромная латунная касса, даже образовалась очередь. Красовавшиеся на кассе наклейки «Бэнк-Америкард» и «Мастер-чардж»[7] выглядели явным анахронизмом.
Справа, ближе к еще одним двустворчатым дверям, которые были закрыты и отгорожены шнуром, находился старый камин, и в нем ярко пылали березовые поленья. На диване, придвинутом практически вплотную к камину, сидели три монахини. Они о чем-то беседовали и улыбались. Их багаж громоздился по обе стороны дивана, и они попросту коротали время, дожидаясь, чтобы очередь на выписку немного поредела. Когда Уэнди посмотрела на них, они разразились звонким девичьим смехом. Она и сама почувствовала, как улыбка коснулась ее губ; все монахини были не моложе шестидесяти.
Среди общего гомона и гула голосов в вестибюле то и дело слышался чуть приглушенный звук
– Последний день сезона, – объяснил Уллман. – День закрытия отеля. Всегда суматошный. Я, между прочим, ожидал, что вы приедете не позже трех, мистер Торранс.
– Пришлось дать старому «фольксу» время на случай, если с ним случится нервный припадок, – ответил Джек. – По счастью, обошлось.
– Вам повезло, – сказал Уллман. – Чуть позже я проведу для вас троих обзорную экскурсию по зданию, и, конечно же, Дик Холлоран желал бы ознакомить миссис Торранс с устройством кухни «Оверлука». Однако боюсь, что…
Один из служащих отеля подошел к ним с выражением полнейшего отчаяния на лице.
– Прошу прощения, мистер Уллман…
– Да? Что стряслось?