Сияние

И что же со мной? Ни черта не помню до десятилетнего возраста. Человек — это всего лишь воспоминания, и с этой точки зрения я родился на берегу с выжженной травой, где женщина схватила меня за запястье так крепко, что оставила синяки — аккуратную линию следов своих четырёх пальцев на моей коже, над моим пульсом, над моим сердцем. Вспышка света: fiat грёбаный lux[18]. Дымный, кислый запах моря. Горячий, напоённый пыльцой ветер. Стрёкот и стук. Меня снимали с самого рождения. Как и её. Великий чёрный глаз нас заграбастал. Я родился в тот же миг, когда меня заметили.

До этого есть лишь спокойная тьма вступительных титров, где пустота растворяется в пустоте. Существует съёмка моего появления; существует съёмка её ухода. У каждого из нас отсутствует другая половина. Я знаю имена своих родителей только потому, что сведущие люди их для меня записали. Её отец был вехой на её жизненном пути. Его имя — её имя. Какая роскошь.

Пятидесятифутовая женщина подмигивает. Никому конкретно. Мне. Мужчине без шляпы и его орально-фиксированному соседу. «Астору» и Те-Деуму и русалкам с их миниатюрными титанами. Но на самом деле — серьёзному служителю с козлиной бородкой и в синей фуражке, который покорно опускает иголку на старом фонографе, чтобы мы все смогли услышать её глубокий, но слегка гнусавый голос, который громким эхом — слишком, слишком громким — разносится по театру.

От него у нас болят уши. Все морщатся, выпрямляют спины. У мужика без шляпы наслаждению настал interruptus[19]. Нам всем это не понравилось. Мы все начали ёрзать.

Никто больше не делает звуковых киношек.

Я мог вынести её лицо, но её голос разбил меня на осколки. Я одновременно услышал, как она произносит первые слова в своём первом фильме и первые слова, обращённые ко мне; я получал в морду и в меня тыкали ножом, но такое я вынести не смог.

«Когда-то по ночам я любила смотреть на небо и мечтать о Солнечной системе».

«Эй, малыш. Теперь всё хорошо. Теперь всё в порядке. Я здесь. Меня зовут Северин. Можешь звать меня Ринни, если тебе так больше нравится».

Я вывалился из «Астора» на Кэролайн-стрит, в синий туман, запахи и влажный, припорошенный снегом мусор. Навстречу колоколам, которые — бом! бом! — уведомили меня о пропущенной полуночной встрече. Я кашлял и заливался слезами, точно проклятая вдова, вытирая со рта слизь, отдававшую кислым полупереваренным портвейном. Светостекло в переулке пульсировало, меняя цвет с виноградного на абрикосовый. Джульетта и Титания, две серповидные старые грымзы, осуждающе уставились на меня с небес. Умбриэль походкой покорного пьяницы плёлся за сёстрами, и свечение Ванды озаряло его испещрённый кратерами лик. Все эти луны[20]. Небо над Ураном всегда напоминало мне грёбаный транспортный затор. У Венеры нет ни одной луны. Её небо нетронуто. Безупречно. Такое небо не взглянет на тебя в ответ.

Слёзы замёрзли на моём лице. До чего недостойно мужчины. Впрочем, из всех вещей, которые я утратил, мужественность покинула меня первой и легче всего.

«Сияющая колесница» — фильм ужасов, вот что это такое. Старый готический ужастик, в котором сиськи рвутся на волю наперекор вуалям, корсетам и рейтинговым требованиям. Девушка отправилась во тьму и встретила там монстра. Всё просто. Такому фильму ничего не стоит собрать полный зал.

Но как же быстро зал пустеет, когда люди узнают правду…