Я поднялся на ноги и пошел прочь. Не успел я пройти десяти шагов, как он окликнул меня:
– Господин Отори!
Пришлось обернуться. Мужчина подбежал ко мне, ребенок полз следом, дожевывая рыбу.
– Вы собираетесь убивать людей? – несмело спросил рыбак.
– Да. Я не раз убивал и сделаю это снова, пусть проклянут меня боги.
– Да будет Он к вам милосерден, – прошептал Потаенный.
Солнце садилось в алом зареве, по черной гальке ползли длинные тени. Морские птицы тревожно кричали, точно потерянные души. Волны накатывали на камни и отступали, тяжело дыша.
Здание храма разваливалось, гнили покрытые лишайником бревна. Сверху нависали ветви деревьев, скрученные зимними ветрами в причудливые формы. Ночь выдалась тихой и гнетущей, шепот волн накладывался на стрекот цикад и писк комаров. Мы напоили лошадей из пруда и оставили пастись в заброшенном саду. Там не было рыб: всех давно съели. Квакала одинокая лягушка, иногда ухала сова.
Йоро разжег костер из свежесрубленной древесины, чтобы отпугнуть насекомых. Мы поели привезенной с собой еды. Я велел воинам поспать до полуночи.
– Если этот мужчина не покажется, что тогда? – спросил Макото.
– Я верю, он придет, – ответил я.
Йоро молча сидел у огня и клевал носом, борясь со сном.
– Ложись, – велел ему Макото и, как только юноша погрузился в беззаботный сон, тихо поинтересовался: – Что ты сказал рыбаку, чтобы расположить его к себе?
– Я накормил его ребенка. Иногда этого достаточно.
– Нет, дело не в этом. Он слушал тебя так, словно вы говорили на одном языке.
Я пожал плечами.
– Посмотрим, появится ли его друг.
– И с неприкасаемым то же самое, – не унимался Макото. – Он смеет приближаться к тебе и говорит как с равным. Я хотел убить его за такую наглость еще у реки, а ты спокойно его слушал, отвечал.
– Е-Ан спас мне жизнь по дороге в Тераяму.
– Даже имя его знаешь, – удивился Макото. – В жизни не спрашивал имя у неприкасаемого.
От дыма щипало глаза. Я молчал. Макото не ведал, что я родился и вырос среди Потаенных. Это известно только Каэдэ.
– Ты как-то упоминал об отце, – продолжал Макото. – Он смешанных кровей: наполовину Отори, наполовину из Племени. Но ты ни слова не произнес о матери. Кто она?
– Она была крестьянкой из Мино. Это маленькая деревушка в горах по другую сторону Инуямы, почти на границе Трех Стран. Глухая деревушка. Видимо, поэтому мне так легко общаться с рыбаками и неприкасаемыми.
Я старался принять беспечный вид. Не хотелось думать о матери: столько времени прошло с тех времен. Я отошел от прежних верований и, вспоминая ее, чувствовал неловкость. Моя семья погибла, а я выжил, я предал идеи, ради которых они умирали. У меня другие цели, другие заботы.
– Была? Ее нет в живых?
Мы сидели в тихом заброшенном саду у дымящегося костра, рядом с вздыхающим морем, и напряжение росло. Мой друг хотел знать обо мне все. И я решил открыться ему. Все спали, лишь мы не смыкали глаз в этом жутком месте. Я никогда не забывал о его любви ко мне. Для меня она оставалась необъяснимой, как преданность братьев Миеси, как собственное чувство к Каэдэ. Макото стал неотъемлемой частью моей жизни. Он нужен мне. Возможно, наши отношения и поменялись с той ночи, когда он утешал меня в Тераяме, но теперь я снова вспомнил, каким одиноким и уязвимым чувствовал себя после смерти Шигеру, как мне хотелось почувствовать чье-то дружеское плечо.
Пламя почти потухло, и я едва видел лицо Макото, но ощущал на себе его взгляд. Интересно, догадался ли он о моем происхождении? Мне все казалось столь очевидным.
– Моя мать была из Потаенных. Я вырос в той вере. Всю семью, насколько мне известно, уничтожил клан Тоган. Меня спас Шигеру. Е-Ан и рыбак тоже Потаенные. Мы… признали друг друга. – Макото молчал, и я добавил: – Только никому не говори.
– Настоятель знал?
– Он никогда не поднимал этой темы, хотя, вероятно, Шигеру сказал ему. Как бы то ни было, я больше не верующий. Я нарушил все заповеди, в особенности запрет убивать.
– Конечно, это останется тайной. Подобное признание безвозвратно подорвет твою репутацию среди воинов. Они поддерживали Йоду в преследовании Потаенных, подражали ему. Теперь мне многое стало ясно.
– Ты воин и монах, последователь Просветленного. Ты должен ненавидеть Потаенных.
– Я испытываю не столько ненависть, сколько озадаченность их странными убеждениями. Так мало о них знаю, и наверняка неправду. Как-нибудь в мирное время поговорим об этом.
– Главное, чему я научился у матери, это сострадание. Сострадание и отвращение к жестокости.
Однако с тех пор меня воспитывали так, чтобы искоренить милосердие и зародить безжалостность.
– Таковы требования к правителю и воину, – ответил друг. – Судьба ведет нас по этому пути. В храме монахов учат не убивать, и только святые в преклонном возрасте могут следовать этому предписанию. Сражаться для самозащиты, чтобы отомстить за господина или во имя мира и справедливости – отнюдь не грех.
– То же самое говорил мне и Шигеру.
Последовало молчание, и мне показалось, Макото вот-вот прильнет ко мне и обнимет. Я, по правде говоря, не стал бы сопротивляться, но Макото поднялся на ноги.