Сияние. Остров теней

Стас стоял на крыльце парадного входа в здание и нервно перебирал пальцами подаренные сестрой четки. С темного неба крупными хлопьями падал снег, на противоположной стороне улицы весело перемигивались огоньками наряженные по случаю приближения Нового Года витрины, все деревья в пределах видимости украшены были электрическими гирляндами и бумажными фонариками. Слышались трели, перезвоны колокольчиков, раскачивающихся на слабом ветерке, а дальше по улице у входа в магазин три веселые девчонки в ярких новогодних костюмах внучек Деда Мороза под танцевальную обработку «Маленькой елочки» зазывали покупателей.

Жизнь текла своим чередом. Что ей до какого-то человека.

Слева возник Артем. Закурив, он молча постоял рядом, дымил сигаретой и разглядывал те же витрины, на которые тупо таращился Стас.

Сказать было нечего. Но Артем все-таки попытался как-то подбодрить друга:

— Может, в кабак зайдем? Сегодня на улице как-то свежо, чересчур свежо.

Стас, казалось, не услышал.

Позади хлопали двери. Народ, немногочисленные посетители этой конторы зла, расходился по домам. Кто-то подошел к парням и пожал им на прощание руки. Кто-то что-то говорил, кто-то вздыхал и клял кого-то. Люди, серые и неприметные ни в толпе, ни поодиночке, растекались жиденьким ручейком по своим обывательским делам. По большей части им все равно, все равно…

Совершенно чужой казалась песня, рвущаяся наружу из открытого окна чьей-то квартиры прямо над магазином игрушек. Песня перекрывала шум автомобилей и даже «Маленькую елочку». Стас бессознательно слушал песню и все больше утверждался в том решении, которое принял пятью минутами ранее.

Когда взойдет весна,
И смерти вопреки
Сгорают от любви
Все призраки дворца.
Тысячелетний страх
Колени преклонит,
И мертвые уста
Словами жгут гранит…

Друг попытался сказать еще что-то, кажется, предложил поехать к нему и напиться в стельку. Но Стас не хотел. Он сейчас вообще ничего не хотел, только лишь одного…

А еще Стасу казалось, что внутри сломалось нечто важное, что делает человека человеком. Сломалось, и на том месте выросло совершенно иное, совершенно чуждое человеческому существу. Что это, что за дерево произросло там, где был срублен розовый куст?

Стас решил, что дерево то — терновник.

И мертвый адмирал
Сойдет со стен к свечам
И пустотой зеркал
Наполнит свой бокал.
И в гробовой тиши
Провозгласит он тост
За упокой души,
За вечную любовь…

[18]

В ушах вертелась повторяющаяся фраза, не дающая покоя: «…признан невменяемым и направляется на принудительное лечение согласно закона…»

Эти слова, будто текст песни, ложились на ревущую музыку, совсем не новогоднюю музыку. Стас не ощущал морозного воздуха, почти не видел окружающего. Он стоял бы тут всю ночь, но Артем взял друга за руку и повел к машине. Тем вечером они молча пили водку в каком-то баре, пока не надрались до полусмерти. Бросив машину, они направились к Артему домой и там, проспавшись, продолжили пьянствовать. Так прошла, наверное, неделя, прежде чем Стас, более или менее успокоившийся, вернулся в свою квартиру, где больше не было сестры. Он все еще находился в скверном настроении, почти не спал и едва ли что-то ел. На работе ему дали двухнедельный отпуск и даже путевку в местный курортный городок, где богачи средней руки катаются на лыжах и неумело прыгают на досках для сноуборда. Но Стас никуда не поехал. Он не хотел никаких курортов, потому что там, где окружающим людям весело и хорошо, Стасу становилось тошно. Тошнота противным склизким комом забивала горло, тошнота приходила вместе с грустными воспоминаниями об утрате любимых, тошнота раздражала. Если бы она — тошнота — была бы материальной, Стас непременно убил бы ее, разрушил, уничтожил и закопал глубоко под обледенелую землю.

Прогуляв за неделю бесконечной попойки остатки самообладания и здоровья, Стас теперь сидел в полной темноте своей квартиры, которую последний год делил с сестрой. Он сидел в ее комнате, на кресле подле компьютерного стола, и иногда легким толчком заставлял кресло крутиться вокруг оси. Стас думал о смерти, о проклятой, ненавистной смерти, которая окружила его повсюду. Смерть висела в новогоднем воздухе и смеялась из открытых форточек. Смерть переливалась радужными цветами на гирляндах магазинных фасадов, в автомобильных фарах смерть превращалась в радугу, сверкающую в падающей с мягких туч морошке. Смерть преследовала Стаса, и он чувствовал это.