Сияние снегов (сборник)

«Марленочка, не надо плакать…»

Марленочка, не надо плакать,
мой друг большой.
Все – суета, все – тлен и слякоть,
живи душой.

За место спорят чернь и челядь.

Молчит мудрец.
Увы, ничем не переделать
людских сердец.

Забыв свое святое имя,

прервав полет,
они не слышат, как над ними
орган поет…

Не пощадит ни книг, ни фресок

безумный век.
И зверь не так жесток и мерзок,
как человек.

Прекрасное лицо в морщинах,

труды и хворь, –
ты прах – и с тем, кто на вершинах,
вотще не спорь.

Все мрачно так, хоть в землю лечь нам,

над бездной путь.
Но ты не временным, а вечным
живи и будь…

Сквозь адский спор добра и худа,

сквозь гул и гам,
как нерасслышанное чудо,
поет орган.

И Божий мир красив и дивен

и полон чар,
и, как дитя, поэт наивен,
хоть веком стар.

Звучит с небес Господня месса,

и ты внизу
сквозь боль услышь ее, засмейся,
уйми слезу.

Поверь лишь в истину, а флагам

не верь всерьез.
Придет пора – и станет благом,
что злом звалось…

Пошли ж беду свою далече,

туман рассей,
переложи тоску на плечи
твоих друзей.

Ни в грозный час, ни в час унылый,

ни в час разлук
не надо плакать, друг мой милый,
мой милый друг.

1972

«Не от горя и не от счастья…»

Не от горя и не от счастья,
не для дела, не для парада
попросил хоть на малый час я
у судьбы тишины и лада.

И не возраст тому причиной,

он не повод для величанья,
но не первой моей морщиной
заслужил я черед молчанья.

Я хотел, никого не видя,

всех людей полюбить, как братьев,
а они на меня в обиде,
высоту тишины утратив.

Все мы с гонором, а посмотришь –

все сквалыжны в своей скворешне,
и достоин веселья тот лишь,
кто забыл о горячке прежней.

Желт мой колос, и оттого-то

я меняю для звездной жатвы
сумасшествие Дон Кихота
на спокойствие Бодисатвы.

Одного я хочу отныне:

ускользнув от любой опеки,
помолиться в лесной пустыне
за живущих в двадцатом веке.

И одна лишь тоска у сердца,

и не в радость ни куш, ни бляха, –
чтоб на поздней траве усесться
у колен Себастьяна Баха.

Был бы Пушкин, да был бы Рильке,

да была б еще тень от сосен, –
а из бражников, кроме Лильки,
целый мир для меня несносен.

Сколько раз моя жизнь ломалась

до корней, и за все такое
в кой-то век попросил хоть малость
одиночества и покоя.

Я ушел бы, ни с кем не споря,

чтоб не слушать хмельные речи,
с мудрой книгой на берег моря,
обнимая тебя за плечи.

Чтоб деревья шумели, дыбясь,

пела речка на радость эху
и, как братья, Толстой и Диккенс
перешептывались не к спеху.

Ничьего не ищу участья,

ничего мне от звезд не надо,
лишь прошу хоть на малый час я
у судьбы тишины и лада.

1972

«О, когда ж мы с тобою пристанем…»