Сияние «жеможаха»

Во сне, в сумерках Толя наклонился над полыньёй. Туда только что ухнул грузовик. Горящие фары освещали таинственный зелёно-голубой подводный мир. Шофёр Шмаров и офицер Корчев не могли открыть дверцу, но у них получилось выдавить стекло. Корчев вытолкнул Шмарова, а сам валенком зацепился за руль. Шмаров полез обратно спасать Корчева, вытащил его из западни, но в итоге навечно остался с Захаром Ивановичем: ватник разбух, громоздкое зимнее обмундирование утянуло на дно. Сон часто повторялся. Так оно и было в реальности. Толя и другие свидетели этой рядовой трагедии привели в чувство Корчева, фары на дне погорели ещё и погасли. Полынью затянуло салом, но она не зарастала окончательно: героический двухрейсовик Шмаров регулярно вылезал на лёд и гулял по участку регулировщика Копендюхина – не чувствуя голода и холода, в хорошем настроении, в ожидании чего-то прекрасного смотрел на звёзды.

Толя проснулся, когда уже стемнело, от запаха мяса. Котов с Варенькой ели из одной миски суп. Котов выдал регулировщику премиальную банку тушёнки. Толя спросил, есть ли возможность передать эту банку и ещё кое-что маме на Васильевский остров (он получал питание по норме бойца передовой линии фронта и не голодал). Котов сказал, что передаст банку и всё что угодно – и Толиной маме, и Вариной бабушке: он ехал в Ленинград с докладом о ледовой обстановке.

* * *

Бабушка была рада тушёнке, спрятала её подальше в шифоньер. Несмотря на крайнее истощение, она делала запасы на чёрный день, чтобы не помереть. На Васильевском острове мама не обнаружилась, в дом попал снаряд, всех жильцов перевели в Петропавловскую крепость. Паша нашёл Толину маму в Трубецком бастионе, там было почти так же холодно, как на участке регулировщика Копендюхина. На кроватях лежали совершенно больные люди. Мама долго водила Толиного начальника по крепости, рассказывала про Петра I, Доменико Трезини, Достоевского и народовольцев. Она очень скучала по сыну.

Было поздно, ныла раненая окоченевшая нога. Опираясь на палку, офицер Котов брёл по Малой Посадской в глубокой задумчивости – он не понимал, почему неработающих ленинградских доходяг не вывозят из города заодно с военно-промышленным оборудованием, которое шло из Ваганово в Кобону. «Да и работаем мы плохо, неритмично. Колонны стоят в ожидании бензина. В летучках не хватает запчастей. Метели. Не налажена снегоборьба. Надо по-большевистски взяться за дело, оседлать ледяную трассу, снабдить город всем необходимым и вывезти бабушку с Исполкомской. Но в летучках не хватает запчастей и колонны стоят в ожидании…» Размышления Котова были прерваны неожиданным образом – ему в шею попал кусок снега, защипало за воротником. Следующий снежок ударил в спину. Разъярённый Котов увидел прячущегося за сугробом мальчишку. Это он в полночь швырял снежки в прохожих. Мальчику не удалось удрать, офицер схватил его за шкирку: «Где твои родители?» Мальчик испугался, заплакал. Ему было лет восемь. Котов сказал: «Пойдём к отцу!» Мальчик привёл его в здание бывшей Константиновской гимназии, там располагался военный госпиталь. Охранник пропустил Котова с его удостоверением и мальчишку – судя по всему, он его хорошо знал. Медсестра сказала подождать – идёт операция. Котов с мальчиком сели на диванчик и через пару минут заснули. Здание отапливалось, пахло чистотой. Их разбудил высокий усталый человек в белой шапочке – хирург Иван Николаевич Ванденборн. Он только что произвёл неотложное ушивание открытого пневмоторакса и раннюю эвакуацию крови из плевральной полости. Ванденборн пожал руку Котову: «Спасибо, что побыли с моим сыном!»

* * *

Варина бабушка померла от голода, не дожив двух недель до прорыва блокады. В её комнате на Исполкомской Варя обнаружила запас еды: в зелёной коробочке «Моссельпром Москва» хранился рис, в красной «Ленпищетрест» – чёрные конфеты, в голубенькой «Монпансье Смесь» были смешаны пшёнка, перловка и кусочки сахара. Больше всего Варю расстроила целая банка тушёнки из усиленного офицерского пайка.

В 1944 году Варя вышла замуж за Котова. Он получил увольнение и поехал с женой и Трезором в Полу. Паша уже знал, что мать погибла. Был конец апреля, кое-кто из жителей вернулся в деревню, на месте сгоревших изб строили новые. В полях ходил преподобный сапёр с собакой – повсюду воняло тухлой сосиской. Тузик чуял немецкую мину и подавал голос. Разминированные участки бороздили на тракторе братья Савины. Они с Автономом проживали на складе – в церкви Рождества Богородицы.