Сиятельный

— Вы очень проницательны, — вздохнул банкир, — но должны научиться следовать правилам игры. Я не поручал вам расследовать убийство бедного Исаака, а вы сослались на меня и тем самым поставили в чертовски неловкое положение. Больше такого не повторится.

Я обдумал услышанное и уточнил:

— Правильно понимаю, что теперь придется действовать неофициально?

— Мне настоятельно рекомендовали не мешать полиции заниматься своей работой, — произнес Авраам Витштейн, отстраненно глядя в окно. — Но ситуация, когда налетчики остаются безнаказанными, неприемлема. Больше мне нечего вам сказать.

— Неприемлема, — повторил я, пробуя слово на вкус. Звучало оно многообещающе, примерно как последний шанс на помилование для смертника, голову которого уже сунули в петлю. В том смысле, что я оставался в игре, но в случае малейших осложнений меня спишут на берег окончательно и бесповоротно.

Тем не менее я не удержался от вопроса:

— Господин Витштейн, вы уже объявили награду за голову убийцы Левинсона и его семейства?

Банкир посмотрел на меня как на умалишенного.

— Дорогой Леопольд, — обманчиво мягко произнес он, — вы меня очень обяжете, если выбросите мысль о поисках убийцы из головы раз и навсегда.

— Уже выбросил, — ответил я, нисколько не покривив при этом душой.

Охота на оборотня больше не входила в мои планы — безусловные рефлексы, чтоб их! — но вопрос о награде вовсе не был праздным любопытством, поэтому я его повторил:

— Так объявили или нет?

— Объявил, — ответил банкир и загородился газетой.

Не став больше навязывать нанимателю свое общество, я спустился на первый этаж и вновь поймал недобрый взгляд Бастиана Морана. Тогда подступил к столу старшего инспектора и, не спрашивая разрешения, уселся напротив.

— Ну и что вы беситесь, господин Моран? — в упор уставился я на полицейского. — Вы ведь добились своего, разве нет?

Старший инспектор поставил миниатюрную чашечку из белого фарфора на столь же белоснежное блюдечко, поправил накинутое на шею кашне и заломил бровь.

— И чего, по-вашему, я добился, виконт?

— Господин Витштейн больше не нуждается в моих услугах. Так понимаю, это ваших рук дело?

Бастиан Моран улыбнулся, и улыбка эта не понравилась мне категорически.

Так улыбаются, когда слышат известие приятное и неожиданное одновременно.

Старший инспектор ничего не знал! Но какого черта?! Кто выбил меня из седла, если не он?

— Вот уже не мог подумать, виконт, — покачал головой Бастиан Моран, — что мы с вами окажемся товарищами по несчастью.

— В смысле?

— Главный инспектор распорядился создать специальную комиссию для расследования налета на банк и убийства Левинсона. Он полагает, что эти преступления связаны теснее, чем кажется на первый взгляд.

— Вас отстранили от расследования? — не сдержал я удивления.

— Отстранили, — подтвердил старший инспектор. — Из-за вашего ареста, который многие сочли чрезмерно… поспешным. — Он отпил кофе и вдруг спросил: — Хотите совет?

Я поднялся из-за стола и уточнил:

— Держаться от этого дела подальше?

Бастиан Моран кивнул.

— А сами? — укорил я его. — Если вас отстранили, что вы здесь делаете?

— Пью кофе? — предположил полицейский.

Софистика никогда не увлекала меня, поэтому я промолчал и отправился на выход. В одной из кредитных касс обменял колониальные доллары на франки, спрятал толстую пачку банкнот в бумажник и зашагал к ближайшей станции подземки.

Голова была тяжелой-тяжелой, мысли роились в ней, подобно встревоженному рою, но сил на разгадку шарад уже не осталось. Хотелось завалиться в кровать и проспать несколько суток кряду. Тем более, я и понятия не имел, с какого конца подступиться к расследованию налета на банк.

Единственное, что пришло на ум, — попытаться расспросить уволенного за пьянство сторожа угольных складов.

Я решил ближе к ночи съездить к Рамону Миро и попросить его выяснить адрес предшественника, но ночь наступила неожиданно скоро. В один миг она накатила непроглядной чернотой и рассыпалась огонечками звезд.

Проще говоря, на голову мне накинули полотняный мешок, а потом от души приложили по затылку свинчаткой.

Тьма и звезды. Вот и отдохнул…

4

Полагаю, затем меня куда-то утащили и вывернули наизнанку карманы.

Я этого уже не чувствовал. Ничего не чувствовал, пытался выплыть из темной бездны забытья и не мог.

Очнулся от холода и боли. В носу засвербело от пыли, а чихнул — и в голове словно взорвался начиненный тротилом фугас.

Застонав, я попытался ощупать разбитый затылок и не сумел пошевелить ни рукой, ни ногой. Тогда кое-как разлепил глаза и сразу понял, что виновник моего плачевного состояния вовсе не уличный грабитель, позарившийся на толстую пачку банкнот.

В одних кальсонах я сидел посреди заставленного деревянными ящиками склада, а запястья и лодыжки были крепко-накрепко притянуты рассохшимися от старости кожаными ремнями к подлокотникам и ножкам массивного стула с высокой спинкой, еще один ремень перетянул грудь.

На улице шел дождь. Он размеренно шуршал по крыше, где-то позади меня беспрестанно раздавалась веселая капель, под ноги натекла целая лужа.

Я не в больнице.