Сила

– Войну надо кончать, – говорит она. – Я, знаешь ли, не забыла, как делаются дела. И я вот думаю. Назначь меня командовать армией на Севере. Наведу порядок, будем патрулировать границу – нормальную границу, как нормальная страна, – и, ну, перетрем с твоими корешами в Америке. Они ж не хотят, чтоб тут разразился, епта, Армагеддон. Хер знает, какое оружие у Авади-Атифа.

Матерь Ева говорит:

– Ты хочешь мира.

– Ага.

– Ты хочешь мира? Ты хочешь командовать армией Севера?

– Ну.

У Матери Евы трясется голова – будто кто-то другой ее трясет.

Матерь Ева показывает на грудь Рокси:

– Кто к тебе отнесется всерьез?

Рокси отшатывается.

Моргает. Говорит:

– Ты хочешь замутить Армагеддон.

Матерь Ева отвечает:

– Другого пути нет. Это единственный путь к победе.

Рокси говорит:

– Но ты же понимаешь, что будет. Мы бомбим их, они бомбят нас, все бомбят всех, влезут Америка, и Россия, и Ближний Восток, и… Хреново будет не только мужикам, Евка, – женщинам тоже. Если мы разбомбим тут всё до каменного века, женщин погибнет не меньше.

– А потом настанет каменный век.

– Э-э. Ну да.

– А после – пять тысяч лет восстановления, пять тысяч лет, когда будет важно одно: умеешь ли ты сделать больнее, навредить больше, внушить всем страх?

– И?..

– И вот тогда женщины победят.

Тишина расползается по комнате, заполняет Рокси, пропитывает до костей, до костного мозга – холодное текучее безмолвие.

– Едрен батон, – говорит Рокси. – Мне столько народу твердило, что ты шизанутая, а я, знаешь, никогда не верила.

Матерь Ева взирает на нее в великой безмятежности.

– Я всегда такая: “Да не, это вы не в курсах, она умная, столько пережила, не шизанутая она никакая”. – Рокси вздыхает, разглядывает свои руки – ладони, тылы. – Я еще сто лет назад про тебя раскопала. Ну надо же было узнать.

Матерь Ева созерцает ее словно из далекой дали.

– Раскопать, кто ты была раньше, – как два пальца. Кое-где в интернете инфы полно. Элисон Монтгомери-Тейлор. – Все это Рокси произносит не торопясь.

– Знаю, – говорит Матерь Ева. – Я знаю, что это ты все подчистила. И я благодарна. Если ты об этом, я благодарна по сей день.

Но Рокси хмурится, и в этой гримасе Алли читает, что где-то оступилась, где-то что-то слегка не состыковала, чего-то не поняла.

Рокси говорит:

– Я же врубаюсь, ну? Раз ты его убила, он небось заслужил. Но ты бы глянула, чем его женушка сейчас занята. Ее теперь зовут Уильямс. Вышла замуж за Лайла Уильямса. До сих пор живет в Джексонвилле. Ты поинтересуйся.

Рокси встает.

– Не делай этого, – прибавляет она. – Умоляю тебя, не надо.

Матерь Ева отвечает:

– Я люблю тебя навеки.

Рокси говорит:

– Ага. Я знаю.

Матерь Ева говорит:

– Другого пути нет. Либо это сделаю я, либо они.

Рокси отвечает:

– Если правда хочешь, чтоб женщины победили, глянь Лайла Уильямса из Джексонвилла. И жену его.

В тишине каменного зала в монастыре над озером Алли закуривает. Поджигает сигарету прежним способом, пустив искру из кончиков пальцев. Папиросная бумага трещит и чернеет в разгорающемся огне. Алли вдыхает во все легкие – ее переполняет прежнее “я”. Много лет не курила. Ее ведет.

Найти миссис Монтгомери-Тейлор несложно. Одно слово в поисковой строке, другое, третье – и вот тебе миссис Монтгомери-Тейлор. Управляет теперь детским приютом под эгидой и с благословения Новой Церкви. Одна из первых прихожанок в этом своем Джексонвилле. На фотографии с приютского сайта позади миссис Монтгомери-Тейлор стоит ее муж. Сильно смахивает на мистера Монтгомери-Тейлора. Чуток повыше разве что. Усы покустистее, щеки покруглее. Другой оттенок кожи, другой рот, но тот же тип мужчины – слабак, из тех мужчин, которые и до всего, что случилось, делали что велено. Или, может, это Алли вспоминает мистера Монтгомери-Тейлора. Они до того похожи, что Алли, оказывается, потирает скулу там, куда ей заехал мистер Монтгомери-Тейлор, словно ее ударили секунду назад. Лайл Уильямс и его жена Ева Уильямс. И вместе они опекают детей. И допустила это церковь, созданная Алли. Миссис Монтгомери-Тейлор всегда умела воспользоваться системой к наилучшей своей выгоде. На сайте ее приюта говорится про “любящую дисциплину” и “ласковое уважение”.

Алли давным-давно могла проверить. Непонятно, отчего она не включила эту осточертевшую лампу раньше.

Голос с ней разговаривает. Говорит: Не надо. Говорит: Отвернись. Говорит: Отойди от древа, Ева, руки за голову.

Алли не слушает.

За столом в монастырском зале с видом на озеро Алли берет телефонную трубку. Набирает номер. Далеко-далеко, в коридоре, на тумбочке с салфеткой, связанной крючком, звонит телефон.

– Алло? – говорит миссис Монтгомери-Тейлор.

– Алло, – говорит Алли.

– А, Элисон, – говорит миссис Монтгомери-Тейлор. – Я надеялась, что ты позвонишь.

Точно первые капли дождя. Точно земля говорит: Я готова. Ну давай, фас.

Алли говорит:

– Вы что наделали?

Миссис Монтгомери-Тейлор отвечает:

– Только то, что повелел мне Дух.

Потому что она понимает, о чем Алли спрашивает. Где-то в самой глубине души, сколько ни крутись и ни егози, она понимает. Всегда понимала.