Сила басурманская

Княжна наградила седовласого советника взглядом, полным благодарности. Близорукий снял соболью шапку-блин, утер с лысины пот. Водрузил убор на место, погрозил дочери пальцем:

– Изыдь в светлицу. Оттудова носа не высовывать, записок не передавать и не принимать, без мамок-нянек не сидеть. А ты, мудрец, найди охальника. Я ему сыму сарафан, я ему покажу, как руки ниже опускать, – голос князя стих до неразборчивого бормотания.

Девушка убежала к себе, чтобы броситься на подушку и как следует выплакаться. Государственные мужи вернулись к важным делам.

– Да, да, – закивал князь. – О первостепенном давай… Нет, ну какова бестия?! В такое темное время… Дитя нерадивое! Все, все.

– Бегут мимо нас и из разоренного Тянитолкаева, и из сожженной Отрезани. Сегодня прибыли к тебе остатки дружины тянитолкаевской во главе с богатырем Егорием.

– С каким еще Егорием?

Розглузд видел, что Юрий отлично понял, о ком речь. Недоразумение с головой Лиха подпортило князю немало нервов.

– Около четырех тысяч легендоградцев, – продолжил доклад советник. – Хорошая помощь нам будет, княже.

– И черт дернул Тандыр-хана сюда припереться! – воскликнул Близорукий, не подозревая, насколько буквально следует понимать это выражение.

Грудь обручем сдавила ноющая боль. Она не отпускала главного мозгвича несколько дней кряду. Стоило заволноваться чуть сильней обычного, и она усиливалась. «Сведет меня в могилу Рогнеда, – посетовал мысленно князь. – А тут еще кочевник близится. И знамения тяжкие, безысходные… И летописи, мудрость вековая да свидетельства деяний наших славных предков, погорели. Что же деется? И почему – я? Почему именно на меня это все навалилось?»

– Юрий. – Розглузд положил руку на его плечо. – Тебе нехорошо?

Близорукий сухо рассмеялся:

– Нет, мне просто великолепно! Я болею, друг мой…

Распахнулась дверь, и в залу вихрем внесся воевода Бранибор.

– От Отрезани двигается тьма ворога. Это к неполным двум, которые идут из Тянитолкаева.

– А у нас что есть? – слабым голосом спросил князь, откинувшись на спинку трона.

– Полторы тьмы. Ежели с легендоградцами. – Седовласый воевода поправил ворот рубахи, торчащей из-под кольчуги. – Прими их начальника.

Юрий махнул: давай.

– Егорий! – позвал Бранибор.

Вошел Емельянов-младший. Голова и кисти рук в пропитанных кровью повязках, сам бодрый и готовый к бою.

– Как же это тебе тело не искромсали? – спросил властелин Мозгвы вместо приветствия.

– Меня форма бережет, – ответил ефрейтор. – Вон, только башку и кисти смогли достать, черти. Что, князь, дадим отпор басурманам? Ты, говорят, Тянитолкаеву помочь отказался. Теперь сам принимай помощь.

Метко попал пришлый богатырь – грудь, где полевее, заныла еще сильней, и Юрий, как ни хотелось отринуть руку дружбы, протягиваемую, считай, легендоградской малолетней княгиней, вяло сказал:

– Благодарю от лица всех мозгвичей за братское или сестринское, уж и не знаю, спомошествие. Окажем последний бой супостату. Думаю, за МОТом.

– Конечно, – подхватил Розглузд. – Надо выбрать место подальше от города.

– С нашими-то стенами, – невесело хмыкнул Бранибор, имея в виду их полное отсутствие.

* * *

Навскидку можно вспомнить три значения слова «лох». Во-первых, знакомое нам просторечное обозначение недалекого человека, потенциальной жертвы мошенников. Во-вторых, на севере рыбаки промышляли лоха, о чем сохранились упоминания даже в поэзии. В-третьих, мало кто знает, что существует дерево с таким трехбуквенным именем. Большое такое, узколистное, раскидистое.

Очнувшийся на неровном земляном полу Иван Емельянов, естественно, не чувствовал себя ни рыбой, ни деревом. Но первое слово, которое он услышал, было именно «лох». А попало оно в уши парня из обрывка разговора разбойников Нафани и Сивояра:

– Надо было четче работать, а ты опять устроил переполох!

– Кто лох? Я лох?! – гундел долговязый. – Вот тебе странная штуковина не из нашего мира, и вот тебе богатырь. Один, промежду прочим, из двоих, кто сейчас самый известный в Эрэфии. А этот, – Иван почувствовал тычок в ребра, – еще и князем заделался, как я на ярманке нонче слышал.

– Ботай на кантюжном, – велел главарь. – Вдруг он откемарился.

– Зеть, масыги, какая манатка[15], – подал голос кто-то из подельников известной Старшому парочки. – Небось юсов отслюнявят, масья не горюй! И шерсно затейное, я такого отродясь не трогал.

– Ты хирги-то[16] прими, все потом, – скомандовал Нафаня.

– А чего ты, чего ты? – взвился голос бандита. – Ради масыг стараюся!

– Ишь, закурыщал ворыхан[17], – тихо проговорил Сивояр, и бандиты заржали.

Старшой почти ничего не понял из интеллектуальной беседы грабителей. Более того, парень всерьез заопасался: а не приключилось ли с ним недуга наподобие того, как Егор стал путать слоги в словах? Ведь от удара по голове мозгам лучше не становится.

Распахнув глаза, Иван застонал от боли в затылке.

– Вот, что я говорил? Очухался! – обрадовался главарь.

– Отхандырился дулец, – прокомментировал раскосый висельник, тот, что минуту назад заинтересовался армейским кителем.