Сила басурманская

– «А как насчет пера жар-птицы?» – спрашивает обнаглевший от доброты Баюна богатырь. «Это труднее, – отвечает вещий кот. – Последним хозяином жар-птицы числится персиянский шах. А так, чтобы просто перья где-то хранились…» – Голова Баюна резко дернулась, потому что цепь в очередной раз натянулась, и усатый почапал налево, голося во всю кошачью глотку: – «Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что мужик!»

Старшой выдюжил и этот концерт.

– Фу! – отдышался через пару минут хвостатый. – «Не слыхал я, чтобы просто где-то перья хранились», – закончил свои речи кот, тут и сказочке конец, а кто еще будет меня отвлекать, тот заснет и не проснется.

– Спасибо, – поблагодарил Иван и отправился к коню.

До ушей дембеля долго еще доносились обрывки мурлыкающей речи:

– Ударилась царевна оземь и говорит, плача: «Горе мне горькое, так и буду ударяться, ведь на то я и есть на свете царевна Нестояна!»

Старшого клонило в сон даже на большом расстоянии от Баюна. Вдруг рядом с парнем упал сухой, размером с «ГАЗель», желудь, и дрему как рукой сняло. Емельянов порадовался, что дубовый орешек не спикировал на лоб, как давешняя шишка. То и дело глядя наверх, Иван побежал из-под кроны.

Плох тот богатырь, кого желудем прибило.

* * *

Персиянский купец Торгаши-Керим имел неоспоримый талант. За неделю жизни в Большом Оптовище он многократно умножил свое состояние и скупил гостиный двор, устроив там свой склад. Где некогда останавливались телеги путешественников, теперь аккуратно высились штабеля горшков, тканей, ковров, амфор, шерсти, бутылей с вином, ящиков с копченой насухо кониной, ларей, набитых бусами, кольцами, браслетами и прочей утварью.

На персиянца трудились не только неутомимый помощник Абдур-ибн-Калым, но и толковые купцы, чьи товары скупил Торгаши и предложил работу. Главному же своему помощнику-земляку он сказал так:

– Человек слаб, ибо следует своим страстям и легко попадает в расставленные судьбой капканы. Человек силен, ибо даже в капкане у него есть хоть немного жизненного пространства. Уподобимся же юному дереву, которое в дремучем лесу стремится перерасти более старых родичей, мой дорогой Абдур! Я задумал то, чего не удавалось ни одному пленнику этой коварной деревни-базара. Мы скупим все!

Умник-учетчик по-своему оценил высокую цель хозяина. Он не услышал в словах Торгаши надежду. Купец надумал, что, подорвав саму суть Крупного Оптовища как вечного места для торга, он уничтожит древнее проклятье и освободит узников. Хитрый Абдур-ибн-Калым не заглядывал в стратегические дали, ему понравилась идея быть первым.

Оба персиянца взялись за исполнение плана с завидным рвением.

Однажды утром Торгаши-Керим проснулся хмурым и обеспокоенным.

– Не спеши, Абдур, – сказал он помощнику. – Сегодня начнем чуть позже. Я поведаю тебе о неприятном сновидении, кое встревожило мою душу.

Учетчик, уже одетый и готовый к торгам, поклонился и приготовился слушать.

Торгаши неторопливо умылся, накинул любимый, расшитый золотом халат, натянул атласные шальвары, обулся в сафьяновые сапоги. Затем персиянцы сели на ковре и выпили чаю.

Пухлые щеки и мясистый нос купца раскраснелись. На лбу выступил пот. Сказывалась полнота – Торгаши-Керим страдал одышкой.

Седоголовый Абдур следил за купцом черными хитрющими глазами, на лице учетчика отразилась тревога. Впрочем, Торгаши не был уверен, что чувства помощника искренни.

– Знай же, единственный мой друг и соплеменник, – торжественно начал купец, – нынче мне привиделся тяжелый сон из тех, в которые веришь, словно в явь. Я нашел себя в самом темном месте этого мира. Чернота была осязаемой, вязкой и втягивающей. Я понял, что тону в этом бесконечном мраке, хотя в то же время ощущал близкое присутствие стен. Ко всему все мое существо пробирал зной, будто за стеной бушевала геенна огненная. Удивительно, но мои глаза могли различать оттенки черноты, и я узрел перед собой дверь. «Открой!» – приказал мне глас, звучащий без звука. Я убоялся и помотал головой. Думается, хозяин гласа не привык к непослушанию. Меня обдало волной нового жара, и от воспоминания о предыдущем зное повеяло прохладой. Выйди из оазиса в полуденную пустыню, и ты поймешь мои ощущения.

Купец дождался кивка Абдура-ибн-Калыма и продолжил: