Сила безмолвия

Он подал мне знак идти дальше. Мы спокойно двинулись вперед, идя рядом. Я сказал, что восхищен его бегом и выносливостью и что в моем восхищении есть небольшая доля чувства собственной важности, поскольку я считал себя самого хорошим бегуном. Затем я рассказал ему один эпизод из своего детства, который припомнился мне, когда я увидел, как хорошо он бегает.

Я рассказал ему о том, как мальчишкой играл в футбол и как замечательно хорошо бегал в то время. Будучи проворным и быстрым, я чувствовал свою безнаказанность в любых проделках, поскольку мог убежать от любой погони, особенно от старых полицейских, патрулировавших улицы моего города. Если я разбивал уличный фонарь или совершал что-нибудь в том же роде, мне достаточно было лишь вовремя сбежать и я был в безопасности.

Но однажды случилось нечто для меня совершенно неожиданное. Старых полицейских заменили новыми, имевшими военную выучку. Расплата наступила в тот момент, когда я разбил витрину аптеки и побежал прочь, совершенно уверенный в своей безнаказанности. Молодой полицейский бросился за мной в погоню. Я бежал как никогда прежде, но это меня не спасло. Молодой офицер был первоклассным форвардом полицейской футбольной команды и оказался более выносливым и быстрым, чем десятилетний мальчишка. Он поймал меня и на протяжении всего обратного пути к разбитой витрине подгонял ногой, как футбольный мяч. Он очень артистично перечислял названия всех видов ударов, которые производил, как если бы это была тренировка на футбольном поле, где я выступал в роли мяча. Бил он совсем не больно, лишь беззлобно припугнул; при этом мое сильное унижение было ослаблено восхищением десятилетнего мальчишки его удалью и способностями футболиста.

Я сказал дону Хуану, что нередко испытывал то же самое и по отношению к нему. Вот и сейчас он смог обогнать меня, несмотря на разницу в возрасте и мои давние способности к бегу.

Еще я сказал, что многие годы видел себя первоклассным бегуном во снах, где молодой полицейский не мог догнать меня.

– Твоя история куда важнее, чем я ожидал, – прокомментировал дон Хуан. – Я-то думал, что это будет рассказ о том, как тебя нашлепала твоя мама.

То, с каким видом он говорил все это, делало его слова очень смешными. В них была явная издевка. Он добавил, что в некоторых случаях дух, а не наш разум решает, какие истории нам следует рассказывать. И сейчас все было именно так. Дух вызвал в моем уме эту историю, поскольку история эта, несомненно, поддерживала во мне стойкое чувство собственной важности. Он сказал, что уголек гнева и уничтожения тлел в моей душе годами и что ощущение подавленности и поражения все еще очень сильно.

– Эта твоя история и ее нынешний контекст могли бы стать настоящим праздником для какого-нибудь психолога, – продолжал он. – В твоем сознании я, должно быть, ассоциируюсь с тем молодым полицейским, который подорвал в тебе чувство твоей непобедимости.

Теперь, когда он отметил это, я согласился, что он точно сформулировал мое ощущение, хотя я не осознавал его, а тем более не пытался выразить в словах.

Дальше мы пошли молча. Меня настолько потрясла его аналогия, что я совершенно забыл о выслеживавшем нас ягуаре, как вдруг грозное рычание вернуло меня к нашей ситуации.

Дон Хуан велел мне раскачать одну из длинных, низко растущих веток кустарника и надломить ее. Нескольких веток было достаточно, чтобы получилась длинная метла. Он сделал то же самое. Убегая, мы использовали их, чтобы поднять облако пыли, поддевая и разбрасывая сухой песок.

– Это должно обеспокоить ягуара, – сказал он, когда мы остановились, чтобы перевести дыхание. – У нас осталось всего несколько часов дневного времени. Ночью ягуар непобедим, поэтому нам лучше бежать в сторону тех скал.

Он указал на скальные выступы примерно в полумиле к югу от нас.

– Нам следует двигаться на восток, – возразил я. – Те горы от нас слишком далеко на юг. Если мы направимся к ним, то никогда не доберемся до машины.

– Нет способа добраться сегодня до твоей машины, – сказал он спокойно. – Возможно, и завтра тоже. Кто сказал, что мы вообще когда-нибудь вернемся к ней?

Вначале я ощутил приступ страха, но затем мною вдруг овладело удивительное чувство покоя. Я сказал дону Хуану, что если смерть собирается захватить меня в этом пустынном чапаррале, то, надеюсь, это будет не слишком больно.

– Не беспокойся, – ответил он. – Смерть причиняет боль лишь тогда, когда это случается в постели, из-за болезни. Борясь за свою жизнь, ты не чувствуешь боли. Если ты что-нибудь и почувствуешь – так это ликование.

Он сказал, что одним из самых драматических отличий магов от обычных людей является то, каким образом к ним приходит смерть. Только по отношению к магам-воинам она добра и нежна. Они могут быть смертельно ранены и все же не чувствовать боли. И еще невероятнее то, что смерть ждет мага так долго, сколько ему это нужно.