Пока девушка ждала, нетерпеливо постукивая ногой о пол, она заколола шпилькой свои длинные черные волосы – и перемена была изумительной. Она стала выглядеть более привлекательной, более зрелой. Меня откровенно потрясла перемена в ней. Фактически, из-за этого я даже не обращал внимания на ее плохие манеры.
– Это было предзнаменование, – сказал дон Хуан. – суровость и трансформация представляли собой знак духа.
Он сказал, что его первым действием, как нагваля, было дать мне знать о своих намерениях. Поэтому он сказал мне очень ясным языком, но исподтишка, что хочет дать мне урок по безжалостности.
– Ну, вспоминай же, – попросил он. – я заговорил с официанткой и старой дамой за соседним столиком.
Понукаемый им, я вспомнил, что дон Хуан фактически флиртовал со старой женщиной и грубой официанткой. Он болтал с ними почти все время, пока я ел. Он рассказывал им идиотски смешные истории о взяточничестве и коррупции в правительстве, пересыпая это анекдотами о фермерах, приехавших в город. Потом он спросил официантку, была ли она американкой. Она сказала, что нет, и засмеялась. Дон Хуан заметил, что это очень хорошо, поскольку я был мексикано-американец, который живет в поисках любви. И что я могу начать любовь прямо здесь, особенно проглотив такой прекрасный завтрак.
Женщины расхохотались. Мне показалось, что они смеются над моим смущением. Дон Хуан сказал им, причем очень серьезно, что я направляюсь в мехико, чтобы отыскать жену для себя. Он спросил, не знают ли они какую-нибудь честную, скромную, целомудренную девушку, которая хотела бы выйти замуж и не была бы слишком требовательной в вопросах мужской красоты. Он представился моим сватом.
Женщины чуть не падали от хохота. Я был ужасно раздосадован. Дон Хуан повернулся к официантке и спросил, не хочет ли она выйти замуж за меня. Она ответила, что помолвлена. Мне показалось, что она приняла слова дон Хуана за чистую монету.
– Почему ты не даешь ему говорить самому за себя? – спросила старая дама у дон Хуана.
– У него дефект речи, – ответил он. – мальчик ужасно заикается.
Официантка заметила, что я говорил вполне нормально, когда заказывал завтрак.
О! Ты очень наблюдательна, – сказал дон Хуан. – он говорит нормально только тогда, когда заказывает пищу. Я говорил ему, и не раз, что если он хочет научиться говорить нормально, ему надо стать безжалостным. Я даже привел его сюда, чтобы дать ему несколько уроков по безжалостности.
– Бедный малый, – вздохнула старая женщина.
– Ладно, нам, наверное, лучше собираться в путь, если мы хотим сегодня найти любовь для него, – сказал дон Хуан, вставая и раскланиваясь.
– Вы так серьезно подходите к этому сватовству, – заметила молодая официантка дон Хуану.
– Держу пари, – ответил он. – я сумею помочь ему в том, в чем он нуждается, и он сможет пересечь границу и достичь места отсутствия жалости.
Мне подумалось, что дон Хуан называет местом отсутствия жалости или брак, или сша. Я засмеялся этой метафоре, и вдруг начал так ужасно заикаться, что напугал женщин до полусмерти, а дон Хуан истерически захохотал.
– Мне обязательно надо было заявить тебе о своей цели, – сказал дон Хуан, продолжая свое объяснение. – я сделал это, но обвел тебя вокруг пальца, как только мог.
Он сказал, что с того момента, как дух манифестирует себя, каждый шаг ведет к своему удовлетворительному завершению с абсолютной легкостью. И моя точка сборки достигла места отсутствия жалости, когда под давлением его трансформации она была вынуждена оставить свое привычное место самоотражения.
– Позиция самоотражения, – сказал дон Хуан. – вынуждает точку сборки собирать мир фальшивого сострадания, но вполне реальной жестокости и самососредоточения. В этом мире единственно реальными чувствами являются те, которые удобны тому, кто их переживает.
– Для мага безжалостность – не жесткость, не жестокость. Безжалостность – это противоположность самосожалению и собственной важности. Безжалостность – это трезвость.
5. Требования «намерения»
Разрушение зеркала самоотражения
Ночь мы провели на том месте, где я воссоздал мое переживание в Гуаямосе. В течение этой ночи, благодаря тому, что моя точка сборки была податлива, дон Хуан помог мне достичь новых позиций, которые тут же стали смутными пятнами забвения. На следующий день я уже не мог вспомнить ни того, что случилось, ни того, что я понял, и все же у меня было острое ощущение, что я имел странные переживания. Дон Хуан согласился, что моя точка сборки передвигалась свыше его ожиданий, но отказался дать мне даже намек на то, что я делал. Его единственное замечание состояло в том, что однажды я смогу все восстановить заново.