Сила безмолвия

– Мне невероятно повезло – я учился у двух нагвалей, – сказал дон Хуан, разрушая гипнотическое воздействие, которое оказал на меня в этот момент – первый был, конечно же мой бенефактор, нагваль Хулиан, второй, нагваль Элиас, был его бенефактором. Мой случай уникальный.

– Почему это твой случай уникальный? – спросил я.

– Потому что поколения нагвалей собирали своих учеников через годы после того, как их собственные учителя покидали мир, – объяснил он. – Кроме моего бенефактора. Я стал учеником нагваля Хулиана за восемь лет до того, как его бенефактор оставил мир. У меня была милость восьми лет. Это наиболее удачная вещь из всех тех, что случались со мной, поэтому у меня была возможность научиться двум противоположным темпераментам. Это похоже на то, когда тебя воспитывает могущественный отец и еще более могущественный дед, которые не сходятся во взглядах. В таком соперничестве дед всегда выигрывает. Поэтому я собственно продукт учения нагваля Элиаса. Я ближе к нему не только по темпераменту, но и по взглядам, и как уже говорил, обязан ему своей прекрасной настройкой. Однако, большую часть работы, которая привела меня к превращению из жалкого существа в безупречного воина, проделал мой бенефактор, нагваль Хулиан.

– Как физически выглядел нагваль Хулиан?, – спросил я.

– Ты знаешь, к этому дню мне трудно визуализировать его, – сказал дон Хуан. – Я знаю, это звучит абсурдно, но в зависимости от его потребностей и обстоятельств, он был либо молодым, либо старым, красивым или безобразным, расслабленным и хилым или сильным и мужественным, толстым или стройным, среднего или очень низкого роста.

– Ты хочешь сказать, что он был актером, исполнявшим разные роли с помощью реквизита?

– Нет, реквизит здесь не вовлекался, да и просто актером его не назовешь. Он, конечно, был великий актер в своем роде, но это нечто другое. Суть в том, что он был способен трансформировать себя и становиться всеми этими диаметрально противоположными персонажами. Будучи актером, он мог изобразить все мельчайшие особенности поведения, которые делают реальным каждое отдельное существо. Можно сказать, что он был волен в любой перемене существа, как волен ты в любой перемене одежды.

Я нетерпеливо попросил дон Хуана рассказать мне побольше о трансформациях его бенефактора. Он сказал, что кое-то научил его тому, как извлекать эти трансформации, но для того, чтобы объяснить это кому-либо другому, ему придется частично обратиться к другим историям.

– А как нагваль Хулиан выглядел, когда не трансформировал себя? – спросил я.

– Надо отметить, что до того как он стал нагвалем, он был очень стройным и мускулистым, – сказал дон Хуан. – У него были черные, густые и вьющиеся волосы, длинный, тонкий нос, сильные, белые и крупные зубы, овальное лицо, мужественный рот и темно-коричневые глаза. Рост-пять футов и восемь дюймов (172, 2 см). Он не был индейцем, не был смуглым мексиканцем, как не был и белым англичанином. В сущности, его цвет лица казалось был единственным в своем роде, особенно в его последние годы, когда он постоянно менялся от темного к очень светлому обратно к темному. Когда я первый раз встретил его, он был светло-коричневым стариком, затем прошло время, и он стал светлокожим молодым человеком, возможно только на несколько лет старше меня. Мне в то время было двадцать лет.

– Но если перемены его внешнего вида были удивительны, – продолжал дон Хуан, – перемены поведения и настроения, которые сопровождали каждую трансформацию, были еще более изумительны. Например, когда он был толстым и молодым, это был веселый и сладострастный человек. Когда он становился худым и старым, это был мелочный и мстительный старикашка. А когда становился жирным стариком, он представал перед нами величайшим глупцом.

– Он был когда-нибудь самим собой? – спросил я.

– Не в том смысле, как я, – ответил он. – поскольку меня не интересует трансформация, я всегда один и тот же. А он во всем отличался от меня.

Дон Хуан посмотрел на меня, как бы оценивая мою внутреннюю прочность. Он улыбнулся покачал головой и разразился веселым смехом.

– Что здесь смешного, дон Хуан? – спросил я.

– Тот факт, что ты по-прежнему излишне щепетилен и очень жестко оцениваешь природу трансформаций моего бенефактора и их тотальный размах, – сказал он. – а я уверен, что когда расскажу тебе о них, ты потеряешь к ним нездоровое влечение.

По какой-то причине мне вдруг стало ужасно неудобно, и я сменил тему.

– Почему нагвалей называют «бенефакторами», а не просто учителями? – спросил я нервно.

– Называть нагваля бенефактором-это жест его учеников. Нагваль вызывает у них подавляющее чувство благодарности. В конце концов, нагваль формирует их и ведет через невообразимые пространства.

Я заметил, что обучение, по моему мнению, было величайшим и наиболее альтруистическим действием того, кто выполнял его для других.