Холодная ярость пересилила его трезвость и осторожность. Он знал, что реагировать так – глупо, но моральное право было на его стороне. Он издал пронзительный вопль и бросился на одного из обидчиков, поднял его на плечи, собираясь сломать ему хребет. Вдруг он подумал о голодных детях, о том, как они терпеливо сидели возле него ночи напролет в ожидании смерти. Он опустил мужчину на землю и пошел прочь.
Он присел на краю поля, где они работали, и все накопившееся в нем за долгое время отчаяние вырвалось наружу. Это была тихая ярость, но обращена она была не на тех, кто его оскорбил, а на самого себя. Он неистовствовал до тех пор, пока весь его гнев не прошел.
– Я сидел там на виду у этих людей и плакал, – продолжал дон Хуан. – Они смотрели на меня как на сумасшедшего. А я таким и был. Но я не обращал на них никакого внимания. Мне было не до того.
Их бригадир пожалел меня и подошел, чтобы как-то утешить. Он думал, что я плачу от жалости к себе. Ему и в голову не могло прийти, что я плачу о
Дон Хуан сказал, что, когда его гнев прошел, к нему явился
Работники продолжали смеяться и издеваться над доном Хуаном. Он едва ли слышал их.
Слезы катились по его щекам, когда он обратился к
– Я понял, насколько прав оказался мой бенефактор, – сказал дон Хуан. – Моя глупость была тем чудовищем, которое уже пожрало меня. В тот момент, когда я подумал об этом, я уже знал, что все, что бы я ни сказал или ни сделал, было бессмысленным. Я упустил свой шанс и теперь стал посмешищем для людей.
Я опустился на колени и обратился на юго-восток. Я снова поблагодарил своего бенефактора и сказал
* * *
Рассказ дона Хуана ошеломил меня. Но он игнорировал все мои попытки говорить об этом. Он сказал, что как-нибудь в другой раз и в другом месте мы еще обсудим эту историю. Затем дон Хуан потребовал, чтобы я занялся тем, для чего мы пришли сюда, – совершенствованием овладения осознанием.
Пару дней спустя, когда мы возвращались с гор, он неожиданно снова заговорил о своей истории. Мы как раз присели отдохнуть. Я никак не мог отдышаться, в то время как дыхание дона Хуана было совершенно ровным.
– Битва магов за свою уверенность – наиболее драматичная из всех битв, – сказал дон Хуан. – Она причиняет страдания и требует немало сил. Великое множество раз она стоила магам жизни.
Он объяснил, что для того, чтобы маг был полностью уверен в своих действиях или в своем положении в мире магов, а также чтобы он был свободен разумно использовать свою новую непрерывность, он должен вначале разрушить непрерывность своей старой жизни. Только потом его действия смогут приобрести необходимую уверенность, которая укрепит и уравновесит зыбкость и нестабильность его новой непрерывности.
–
– Скажи, дон Хуан, ты действительно умер тогда или только потерял сознание? – спросил я, стараясь не выглядеть циничным.
– На том поле я действительно умер, – ответил он. – Я понял, что мое осознание покинуло меня и движется к Орлу. Но поскольку я произвел