Сила единения

Оба азиата отправились в Кремль. Им оказалось легче, со своими официальными документами пробраться в комендантские службы главной крепости страны, втереться в доверие к охране товарища Микояна и уже на месте выяснять, чего там такого интересного затевает министр внешней торговли? Кто находится в его клане, а кто примкнул к нему на почве личностных или меркантильных интересов? Да и вообще: кто именно там ошивается и чего хочет добиться? Как раз усилия Рошана и Дхармы еле, еле хватало для охвата такого громадного комплекса. Всё-таки людей там собралось огромное количество, и среди них затесалось немало пакри. И последние были не из числа простых чиновников или секретарей, ходили с оружием и сдуру могли пристрелить кого угодно.

Слава богу, опытные азиаты до перестрелки дела не доводили. Умудрялись убирать ярых неадекватов из Кремля раньше, чем те успевали что-то понять и принять контрмеры.

Пасечнику досталось направление „ближняя“ дача вождя и всё, что вокруг неё. Или перед ней. Потому что слишком рискованно было прорываться на саму дачу из-за причин слишком усиленной охраны на её подступах. Там любого постороннего, замеченного издалека, вначале расстреливали или подрывали, а только потом выясняли, кто такой и чего он хотел. Обострившаяся паранойя вождя, скорей всего имела под собой причины. Конечно, Олег Павлович мог бы прорваться при острой необходимости даже в спальню к Иосифу Виссарионовичу, но к чему такие резкие движения и неоправданные риски? Всё-таки бессмертия дед Елоха всё равно ещё не приобрёл.

Зато Пасечник радовался своим новым, невероятно усилившимся умениям, и с восторгом пользовался внушением (как и просмотром памяти обследуемого объекта) на большом расстоянии.

На Лубянку, как на более сложный объект, был отправлен Фреза. Он же, дед Лесовичок. Он же — художник, служитель муз прекрасного искусства. Ему оказалось теперь вполне по силам находиться в приёмной для граждан или в доме неподалёку, чтобы относительно ёмко держать руку на пульсе всего управления госбезопасности страны. А оцепление вокруг площади? Да какое оцепление остановит полубожественную сущность? Прошёл легко, попутно формируя нужное мышление у нужных офицеров.

И уже ближе к вечеру от Фрезы стали поступать крайне интересные сведения.

Тогда как в московский горком (обком) партии поспешил Лётчик. Он же Некромант. Он же творец страшных рассказов о потустороннем. А когда уходил, пошутил в своей манере злобного тролля:

— Теперь и я могу иллюзии создавать! Вот бы Хрущёву с его кликой устроить представление! Да чтобы им черти лысые мерещились до конца жизни, гадам окаянным!

На что мемохарб, с некоторым опозданием озадачился:

„Не слишком ли наш писатель ненавидит Никиту Сергеевича?.. Как бы в самом деле чертей не наслал…“

15 глава

Как это ни странно, в тот день ничего экстраординарного не произошло. Наоборот, обстановка как бы успокаивалась и нормализовалась. То же оцепление вокруг Кремля и вокруг Лубянки стало втрое меньше, а ближе к ночи возобновил частично работу общественный транспорт. Разве что участилась резко езда военных на гусеничных бронетранспортёрах. Но тут иначе и не получалось, при таком-то природном апокалипсисе.

А вот центры непонятного сосредоточения "слуг народа", так и продолжали оставаться переполненными, бурля, так сказать, сами в себе. Разве что никакой особо агрессии не проявляли, никого свергать не спешили, и наказать виновных не требовали. Если прослушивать совещания с большим количеством участников, то шла нормальная партийная работа по улучшению быта населения, решению экономических задач, обсуждения нововведений в торговле, и усилению работы с недостатками на местах. То есть всё чинно, мирно и солидно.

Только вся тонкость этих совещаний заключалась в том, что она не была утверждена вождём. Чуть ли не впервые такое случилось с начала тридцатых годов. Всё творилось как бы самостоятельно, по инициативе товарищей по партии. Словно все вдруг стали страшно самостоятельными и могли смело сказать: "Нам пастух не нужен! Мы и сами с усами!" И в чём-то были правы, потому что подавляющее большинство ходило с усами.

А вот в кулуарах, вне большого скопления "слуг", разговоры велись и провоцировались более резкие. И там проскакивала нелицеприятная критика деятельности Берии, Абакумова, Власика, да и самого товарища Сталина. Смещать их вроде никто не призывал, но всё к тому шло. Им все чаще и громче вменяли в вину комчванство, ревизионизм, антисоциалистический подход к делу, снижение партийной дисциплины и отрыв от действительности. А громче всех кричали сторонники и приятели недавно арестованных аферистов, спекулянтов и воров. Дескать, "…верните свободу невинно осуждённым!" Таких горлопанов было, чуть ли не треть.

Всё это высматривали и пытались пригасить самые ярые порывы, Рошан с Дхармой и Лётчик. Если бы не их точечное внушение на самых агрессивных лиц или на их окружение, ситуация накалялась бы всё больше и больше.