Сила есть Право

Их кости давным-давно разложились на озон и удобрения — тех, кто создал и подписал Билль о правах, Великую хартию вольностей,[123] Нагорную проповедь, Декларацию независимости, нашу знаменитую Конституцию и проч. и проч. Сгнили мозги, которые состряпали их, и пальцы, которые написали и заверили их печатями. Также сгнили и их иррациональные и инфантильные философии. Сгнили в глубине души и те, кто по принуждению подчиняются голосам из могил.

Нет сомнений в том, что эти старые документы в своё время послужили своим целям, но «новые обстоятельства приучают к новым обязательствам»,[124] и новые времена требуют не только новых лидеров, но и новых деяний.

Опять же, большинство актов Конгресса — макиавеллевская[125] работа высокопоставленных негодяев, проклятье на них — чьи настоящие имена забыты всеми, кроме приверженцев летописей и издателей учебников для общественных школ.

Что касается общего права, то оно есть наследие тех интересных старых времён, когда саксонские и норманнские эрлы[126] (они были истинно благородны, так как завоевали своё положение, рискуя жизнью в битвах) вершили «правосудие» прямо, посредством сучковатых дубинок, ножей и колунов с длинными рукоятками. Это был единственный вид «закона», понимавшийся нашими «нецивилизованными» предками, потому что они не были «воспитаны» в глубоком убеждении, будто бы правительство и законы «черпают все свои справедливые силы из согласия управляемых».[127] Подобное выражение повергло бы их в конвульсии, а тот, кто произнёс его, был бы признан ими отменным дураком.

Нет сомнений в том, что наши предки были в некоторой степени грубы своими манерами, в некоторой степени им недоставало обаяния и культуры, но с точки зрения жёстких фактов они были бесспорно разумны. Они не прокрадывались на публичные митинги и не бахвалились «свободой», «справедливостью» и «равенством возможностей» или «правами человека», хотя они прекрасно знали, что не только их жизни, но и то ничтожное, чем они обладали, существовало «с позволения» их завоевателей и хозяев. Они принимали свою позицию временной, и когда были готовы, честно вторгались в кольцо рока, чтобы вновь испытать судьбу.

Если бы они смогли ожить сейчас, то в каком бы стыде и отвращении эти старые пираты и флибустьеры уставились на своё «мягкотелое» потомство, идущее в торжественной процессии, с мозолистыми загрубевшими руками, согбенными спинами, облачённое в дешёвые тряпки, мимо алтаря их идола, называемого избирательной урной, кидая в её позолоченную утробу отпечатанные воззвания к правосудию, милосердию, свободе. «Мира нашему времени! о, Господи! защиты, лёгких денег» — «Больше законов! Больше законов! Больше законов!» Как долго гоготали бы наши белокурые чистотелые предки? Несомненно, они продолжали бы хохотать, пока не ухохотались до того, что умерли бы вновь.

«О, — сказали бы они, — подумать только, что наше семя должно было так низко пасть!»

7

Единственно равенство перед законом — это всё, что мы имеем в виду, — ноет извечный софист — коварный лжец! Посмотрим! С помощью какого рационального метода могут любые две тяжущиеся стороны быть поставлены в позицию безоговорочного «равенства перед законом»? Прежде всего, истец и ответчик всегда обладают совершенно разными физическими и духовными характеристиками, разным личным обаянием, и — отличным друг от друга размером банковского счёта. Также все судьи, присяжные и судебные чиновники различны по темпераменту, возможностям, храбрости и честности. Каждый имеет свои собственные специфические идиосинкразии,[128] предубеждения, недостатки, предрассудки и — цену. Опять же, каждый может быть более или менее нечестен или более или менее субъективен в отношении финансового давления и кастовых предубеждений. Никакие два человека не рождены подобными друг другу, каждое отдельное существо рождается, без преувеличения, под своей собственной звездой, все люди делаются из разного материала, управляются разными идеалами, воспитываются и формируются на разных фабриках, посредством разных процессов.

Даже если все трибуналы правосудия были бы основаны на слепой бесстрастности и управлялись независимо от стоимости, было бы ясно видно, что «равенство перед законом» остаётся всё той же химерой, сном, и не имеет никакой реальной ценности. «Равенство перед законом» — просто бессмысленное лозунговое словцо, что-то вроде известного иезуитизма «свобода, регулируемая законом».

Установленный закон может формально жаловать равные права и привилегии неравным гражданам, но он не может сам претворить себя в жизнь — он должен провести свои распоряжения через человеческую среду, а эта среда заполнена до краёв высшими, низшими и неравными.

Никакая приверженность букве закона никогда не доказывала, что сила не может сама управлять своей повозкой через впряженную четвёрку. И популярная (во всех землях) поговорка говорит, что в любом случае, «один закон для богатого и другой — для бедного». Бедный никогда не сможет быть поставлен рядом с богатым — даже ограблением богатого.