Сила и невинность. В поисках истоков насилия

Человеку, проходящему курс психотерапии, особенно трудно бывает принять увеличение своего потенциала зла, которое идет рука об руку с ростом способности к добру. Пациенты слишком привыкли к своему бессилию — независимо от того, являются ли они действительно бессильными, как Присцилла, или же, подобно Оливеру, принимают бессилие в качестве необходимой для выживания стратегии. Какое бы то ни было прямое осознание своей силы выбивает почву у них из-под ног, и они не знают, что делать, если допустить существование злого начала в самих себе. Присцилле казалось немыслимым, что в действительности она может причинить боль другим людям и в том числе мне, своему психотерапевту; она привыкла к тому, что всегда причиняют боль ей самой. Мерседес была способна причинять боль другим, лишь когда она, будучи ребенком, входила в состояние бешенства на улицах гетто и дралась, или в истерическом состоянии, или когда она безумно злилась на своего мужа. Но бешенство и истерика как раз и являются способами не осознавать то, что ты делаешь.

Огромным благом для человека является понимание того, что у него, как и у всех других людей, есть и негативная сторона, что демоническое начало вносит вклад в потенциал и добра, и зла, и что он не может ни отречься от него, ни жить без него. Столь же благотворным является и понимание того, что большая часть его достижений связана именно с конфликтами, порождаемыми этим демоническим импульсом. Именно здесь рождается переживание того, что жизнь есть единство добра и зла, что не существует такой вещи, как чистое добро, и что если бы зло было невозможно, не было бы и добра. Жизнь состоит в достижении добра не в стороне от зла, а вопреки ему.