Сила культа. Что делает человека фанатиком и как этого избежать

Я росла, очарованная всем, что связано с «культами», главным образом из-за моего отца. Ребенком он не по своей воле попал под влияние одного из них. В 1969 году, когда папе Крейгу Монтеллу было 14, его покойный отец и мачеха решили принять участие в только что созданном контркультурном движении. С юным Крейгом и двумя его сводными сестрами младенческого возраста они переехали в отдаленную социалистическую коммуну Синанон в пригороде Сан-Франциско. В конце 1950-х годов Синанон начал деятельность как реабилитационный центр для наркоманов, другими словами, «торчков», но позже круг участников расширился и стал принимать также ненаркозависимых «любителей образа жизни». В Синаноне дети жили в бараках вдалеке от своих родителей, и никому не разрешалось работать или ходить в школу за пределами коммуны. Некоторых участников заставили побрить голову, многие супружеские пары были разлучены, и бывшие мужья и жены получили новых партнеров. Но все жители поселения, безо всякого исключения, должны были играть в Игру. Она была ритуальным мероприятием: каждый вечер члены коммуны собирались в небольшие кружки и принимались часами прорабатывать свои ошибки. Эта практика являлась важнейшей составляющей жизни Синанона, на самом деле тамошняя жизнь делилась на две семантические категории: в Игре и вне Игры. Эти конфронтации были представлены в качестве групповой терапии, но в реальности являлись формой социального контроля. В Игре не было ничего смешного, она длилась каждый вечер часами и могла быть враждебной или унизительной для игрока, при этом все-таки сохраняла «игровой элемент». Как выяснилось, эта разновидность экстремальной «правдоискательской» деятельности не является чем-то необычным в культовых группах. Джим Джонс проводил подобные мероприятия под названием «Семейные собрания» или «Встречи катарсиса»: для этого все последователи устраивали «среды» в Материнской церкви и собирались по вечерам. Во время этих встреч всех, кто каким-либо образом оскорбил группу, вызывали на Этаж, чтобы их друзья и близкие могли «оклеветать» их, и таким образом доказать свою преданность Делу. (Подробнее об этом во второй части книги.)

Я выросла на рассказах о Синаноне, услышанных от отца, который сбежал оттуда в 18-летнем возрасте и в итоге стал успешным нейробиологом. Теперь его работа заключается в постановке трудных вопросов и поиске ответов на них, а также в поэтапных доказательствах выдвинутых гипотез. Отец никогда не скупился на рассказы, потакая моему наивному любопытству и повторяя одни и те же истории о мрачных бараках Синанона и скудной пище, о том как в 15 лет встретился с биологом общины, доверившим ему медицинскую лабораторию. Пока мальчишки его возраста за воротами Синанона ссорились друг с другом из-за неразделенной щенячьей любви к ровесницам и подавали заявления в университеты, отец брал мазки из горла у членов общины и пробы на туберкулезную палочку с кончиков пальцев у работников пищевых цехов. Для него лаборатория была убежищем. Это было одно из редких мест на территории Синанона, где действовали правила эмпирической логики. Когда отец не носил белый халат (и не играл в Игру), то сбегал из поселения на уроки в массовую среднюю школу в Сан-Франциско. Он был единственным ребенком в Синаноне, который стремился к знаниям за пределами закрытой системы коммуны и ради знаний совершал смелые поступки. Он молчал, скрывался от слежки и сомневался во всем.

Даже когда я была еще маленьким ребенком, в рассказах отца о Синаноне меня больше всего увлекал особый язык группы, такие термины, как «в Игре» и «вне Игры», «любовное состязание» (подразумеваются браки в Синаноне), «предумышленное поведение» (требование сохранять хладнокровие вне Игры и не вымещать злобу на людях до следующей Игры), РВ (родительская вахта, ротация взрослых, случайно выбранных в качестве вожатых детских бараков), «двери здесь нет» (подсказка для последователей, чтобы они знали, что им запрещено выходить из комнаты) и многое другое. Этот курьезный жаргон был самым надежным проводником в мирок группы.