Сила Кундалини

Повторная медитация почему-то никак не удавалась. Чего только не перепробовал Николай: и позу менял, и свечу переставлял, и полное йоговское дыхание делал, и молился. Тщетны были его усилия. Не мог он сконцентрироваться на картине, хоть плачь! Не мог расшевелить дремавший в основании позвоночника клубок, не мог заставить его развернуться и погнать к сахасрарачакре. Не мог и слиться с картиной, сколько ни старался. Ничего не мог!!! Ну ничегошеньки. Сидел на своей подстилке и как идиот пялился на "Гиперкубическое распятие".

В принципе, все было закономерно. Учитель предупреждал его: не следует торопиться, второй раз подряд может и не выйти, на первую медитацию затрачено слишком много энергии, которую необходимо пополнить до начала повторной медитации; пока же Кундалини измучена и голодна, а будить голодную Психическую энергию - все равно что пинать ногой злую собаку, готовую рвать в клочья и терзать всех подряд. Лучше отложить такое ответственное и далеко не простое дело на завтра, а то и на послезавтра. Только уж больно хотелось Николаю вновь ощутить то блаженное состояние парения, опять лицезреть стоящего по пояс в крови Бога и разузнать у Него насчет жертвы. Что за загадка такая?..

Вдруг Николай сообразил, что поступает неправильно. Собирался ли он будить Скрытую Энергию или сливаться с картиной, значения не имело. В любом случае следовало расслабиться, а не напрягаться. Совершенно верно! Ведь перед этим он как раз расслаблялся. И Шри Вельбесана учил: "Кундалини-Шакти не вползает в напряженное тело, ей противны сконцентрированные воля и разум".

Николай перевел дух, тряхнул головой и трижды провел по лицу руками, сбрасывая отрицательные эмоции. Лег в позу рыбы, несколько раз набрал в легкие как можно больше воздуха и задержал его перед выдохами, стараясь усвоить всю содержащуюся в нем прану и подкормить таким образом голодную Кундалини. Вновь сел в полулотос и начал расслабляться.

И у него сразу же все получилось! Состояние, в которое пришел Николай, напоминало утреннее, хотя все же отличалось от него. Запахов он не видел, никакого слияния с "Гиперкубическим распятием" также не было, зато повторилось ощущение полета... нет, скорее спокойного парения над подстилкой. Николай чувствовал себя наполненным водородом аэростатом в форме сидящего в полулотосе человека. Всего лишь тончайший, незримый волосок захлестнул мизинец на левой ноге и едва не лопаясь удерживал от немедленного прощания с погрязшей во грехах землей и начала плавного, постепенно ускоряющегося вознесения в высшие небесные сферы. Теряющийся в полумраке свод подвала заискрился сапфировыми блестками, затем поголубел. В центре его, прямо над головой Николая словно открылся небольшой круглый люк, из которого ощутимо плотными упругими волнами хлынул поток желтоватого света. Не расширяясь и не сужаясь поток имел идеальную цилиндрическую форму. Волны света накатывали на человекообразный аэростат, понемногу разогревали его и окружающий воздух, который ласкал телесную оболочку и тянул все выше, выше, выше... Водород также грелся, распирал до боли внешние покровы так, что те едва не лопались и также стремился вверх, вверх, вверх... А из люка все громче, все настойчивее и протяжней звал голос: "Сюда, ко Мне, ко Мне, Сын Мой возлюбленный Истинный Христос!.."

Но окончательно устремиться в зияющий над головой солнечный люк мешала волосяная нить. При каждом рывке аэростата-тела она отвечала таким же точно по силе рывком вниз, и Николай самым дурацким образом колотился между небом и землей, точно персонаж анекдота, упавший с сотого этажа небоскреба и зацепившийся подтяжками за крючок на пятидесятом. А края люка полыхали уже зловещим рубином, волны света не ласкали, а обжигали и достигая земли вмиг иссушали ее на многие километры вокруг, превращая плодородную почву в растрескавшуюся раскаленную серовато-бурую корку. Голос уже не звал, а противно, с подвизгиванием вопил: "Ко Мне!!! Ко Мне!!!" И в кобчике наконец зашевелился разозленный клубок змей.

Нет, то была одна весьма беспорядочно спутавшаяся змея! Кроваво-красные световые волны концентрировались где-то в области макушки, с гудением, от которого содрогалась вся телесная оболочка, врывались в позвоночник и раскаленными остроконечными спицами впивались в змею. Боль уколов, гул, вибрация и визги чрезвычайно злили эту тварь, и вот она стала нехотя разворачиваться и сухо потрескивая погремушкой на кончике хвоста подниматься вверх, из одного позвонка в другой, шипя: "Ты смееш-ш-шь будить меня? Есть хоч-шу, есть хоч-шу, хоч-шу..."