Сила Прометея

— Да кто вы такой, чтобы пророчествовать всякую чушь! Я не собираюсь участвовать в завтрашнем рейде, и потом моя обязанность — налаживать связь, а не лезть на рожон! С чего вы взяли… — Он вдруг остановился, осознав всю нелепость этого спора.

— С судьбой торговаться бесполезно. Неизбежное следует принимать без ропота, — заметил монах, в первый раз за время их беседы опустив взгляд, словно извинялся за неприятное известие, которое он вынужден был сообщить Роману.

— Вот вы и принимайте свою неизбежность, а меня оставьте в покое!

Роман совсем было собрался покинуть дежурку, сожалея лишь о том, что этот нелепый и непонятный разговор станет известен начальству, но его остановил вопрос монаха:

— Ты знаешь, что происходит с человеком после смерти, лейтенант?

— Его труп закапывают в землю, если обстоятельства позволят, а потом его съедают черви.

— Я не о трупе тебя спрашиваю.

— О чем же тогда?

— О том, что остается от человека после смерти. О его бессмертной части. — И видя, что Роман упорно не желает продолжать разговор на эту тему, монах тяжело вздохнул. — Да не беспокойся ты о своих железках. Не смогут они ничего записать. И наш разговор никто не услышит. Сейчас ты пойдешь со мной, и я передам тебе послание.

— Какое послание? — почему-то шепотом спросил Роман, чувствуя, что у него немеют губы.

— То самое, которое ты должен будешь передать в нижнем мире одному человеку.

— Нас не выпустят из расположения части, объявлена красная тревога, у меня нет пропуска… — Он бормотал какие-то жалкие слова, словно надеялся отгородиться ими от той неизбежности, которая смотрела на него из глаз старца.

— Не беспокойся ни о чем. Просто иди за мной

Проходную они миновали беспрепятственно. Двое часовых даже головы не повернули в их сторону, а Роман так надеялся на то, что их остановят, и вся эта нелепая история тут же закончится… Он шел за монахом так, словно тот тащил его за собой на невидимой привязи. Его отчаянные попытки хотя бы замедлить шаг или привлечь к себе внимание часовых ни к чему не привели. Его, офицера батальона «Изюбрей», похищали из расположения части, словно младенца, и он ничего не мог с этим поделать.

На улице шел дождь, унылый осенний дождь, превративший все дороги в скользкую кашу, а порывистый холодный ветер разогнал и тех немногих прохожих, что могли себе позволить без опаски пройти мимо казарм.

Однако сейчас, в камере, этот холодный ветер и этот дождь показались ему в его слишком ярком, похожем на реальность воспоминании почти райским блаженством. Раскаленный мир, куда он отправился после смерти, не мог даже мечтать о подобном дожде…

Сквозь пелену затуманенной памяти Роман будто наблюдал за собой со стороны и видел, как безвольно бредет он вслед за монахом, словно заводная кукла, механически переставляя ноги.

Но сейчас он слишком хорошо знал, чем закончится его поход, и это заставило Романа собрать всю волю и попытаться прервать цепочку событий, неумолимо приближавших его к гибели. Словно он мог это сделать сейчас, изменив в прошлом причину, по которой очутился здесь. Словно он мог остановить пулю, выпущенную из штуцера пару дней назад.

Стоп, сказал Роман себе, а почему именно из штуцера? Откуда он мог знать, какой была пуля, принесшая ему смерть?

Штуцер был только у Иоганеса, и о нем поговаривали, что он связан с общиной. Не там ли была поставлена последняя точка в его земной судьбе? Что, если слова монаха были не предсказанием, а лишь сообщением о покушении на него, подготовленном самой общиной?

Они дважды сворачивали в узкие проулки, казарма осталась далеко позади. В этой части города начали встречаться случайные прохожие, но никто из них не обращал ни малейшего внимания на странную пару — монаха, поддерживающего под руку солдата. Они словно бы стали невидимы для окружающих.

И так продолжалось, пока они не миновали окраину и город не остался позади.

Здесь Романа немного отпустила та непонятная сила, которая скрутила его так, что он превратился в безвольную куклу в руках этого странного человека, к которому он испытывал всевозрастающий страх, словно маленький ребенок, встретивший чудище из жутких снов.

— Куда мы идем? — Он не узнал собственного голоса. Вопрос прозвучал довольно жалко. Он попытался урезонить себя, попытался убедить себя в том, что он, офицер батальона «Изюбрей», человек, прошедший огонь, воду и медные трубы, сумевший вернуться живым из засады, устроенной его роте на ледяном болоте, не должен бояться этого монаха, будь тот хоть трижды волшебником, сумевшим сковать его волю. Надо противопоставить его внутренней силе свою. Только так он сумеет обрести контроль над опасной ситуацией, в которую угодил по собственной глупости.

— Даже и не пытайся, — произнес монах, не оглянувшись, и рука Романа, прикоснувшаяся в этот момент к рукоятке кинжала, безвольно скользнула вниз. Он лишь сумел повторить свой вопрос, облизнув давно пересохшие губы:

— Куда мы идем?

— Куда должно. С тобой хочет встретиться один человек.

— Почему же он сам не пришел ко мне?