Сила прошлого

Он вылетел на автостраду, не глядя, как сумасшедший, и под истерический рев клаксона я вижу в боковом зеркале, как какой-то “Гольф” резко берет влево, чтобы не врезаться в нас, тогда как на полосе обгона бешено мчится, сигналя фарами, темный “Сааб”. Сердце подскакивает к горлу, я лишь успеваю подумать “вот оно”, сейчас всем нам конец, нас размолотит в одной из этих кошмарных мясорубок, которые что ни день видишь по телевизору. Этого не случается единственно потому, что “Сааб”, не сбавляя хода, продолжает на наше счастье слепо и безрассудно гнать вперед, проскакивая на скорости сто восемьдесят километров в час эту внезапную ловушку судьбы, как тигр в цирке проскакивает сквозь огненное кольцо; “Гольф” все-таки слегка задет, его бросает вправо, потом влево, он все время сигналит что есть мочи и выписывает зигзаги не хуже тех, после которых летят вверх колесами болиды на испытательных гонках “Формулы-1”, но все же не переворачивается, а когда выруливает на полосу обгона, “Сааб” уже пропадает вдалеке, и водителю “Гольфа” удается выправить машину.

Во всей этой заварухе мы, являясь её причиной, продолжали ехать себе и ехать как ни в чем не бывало, подобно мистеру Магу:[30] не тормозили, не перестраивались, даже не пытались извиниться, и, возможно, именно это, а не сам наш маневр, взбесило водителя “Гольфа”, который поравнялся с нами и через открытое стекло осыпает нас ругательствами, продолжая истерически сигналить. Мы оба поворачиваемся, смотрим на него и не говорим ни слова, сохраняя странное спокойствие, тогда как водитель “Гольфа” — уродливый юнец с клоками волос, стоящими дыбом, багровый, как помидор, извергает на нас весь адреналин, ударивший ему в голову. Многовато, однако, у него адреналина, судя по тому, сколько ненависти он вкладывает в свою инвективу, затем он прибавляет скорости и исчезает с последним ругательством, как раз когда я собрался отреагировать — точно не знаю, какой была бы моя реакция, возможно, тоже разразился бы ругательствами, но человек, сидящий рядом со мной, мог бы отреагировать иначе. Этот псих убрался вовремя: он так никогда и не узнает, что сыпал проклятиями в опасной близости от заряженного пистолета, а воспоминания о том, как он чудом избежал аварии и как отвел душу, не услышав ни слова в ответ, вероятно, послужат ему хорошим подспорьем, если в будущем ему понадобится поднять самооценку.

Человек рядом со мной — не знаю по-прежнему, как его называть: Джанни? друг моего отца? шпион? — посылает ему вдогонку пару сигналов фарами, потом швыряет в окошко окурок и провожает взглядом в зеркале заднего вида бесшумный маленький взрыв искр. Потом поворачивается в мою сторону и, само собой, улыбается.

— Давай договоримся, — произносит он, — я сосредоточусь сейчас на дороге и довезу тебя в целости и сохранности до Фреджене, до ресторана, где мы будем есть рыбу, как я обещал…

ЧЕРВЕТЕРИ-ЛАДИСПОЛИ 8 КМ: я был прав, мы проехали Фреджене, надо возвращаться обратно. Но он даже не видит этого…

— … и там, за блюдом креветок на гриле, я расскажу тебе все с самого начала. К черту клятву. Ты все должен знать. Потом решишь, верить этому или нет.

Что за бред, думаю. Что за чудовищный бред. Самый бредовый вечер в моей жизни. А он спокойно, сосредоченно, ведет машину по направлению к Чивитавеккья, не сомневаясь, что едет во Фреджене. ЧЕРВЕТЕРИ-ЛАДИСПОЛИ 7 КМ. Что делать? Надо ему сказать, сам он не заметит.

А я зверски хочу есть…

9

Наконец-то мы добрались до Фреджене. Но попали не в наиболее известную и оживленную его часть, которая примыкает к бывшей рыбацкой деревне и которая в шестидесятые годы была озарена славой откочевавших сюда кинозвезд, а в другую, отделенную от первой территорией воинской части и автострадой — буржуазную, с ее скучными, однообразными, мрачными в вечернее время рядами строений, тонущих во тьме, вдоль которых мы тащимся и тащимся, пока не находим еще открытый ресторан.

Мы, таким образом, совершенно случайно наткнулись на это заведение, которое именуется “Катти Сарк”,[31] но изображает не парусное судно, а трансатлантический лайнер — закругления на углах, иллюминаторы, бетонные террасы, поручни из труб, стены, покрытые растрескавшейся белой эмалью, зловеще бликующей в темноте. Снаружи оно кажется хотя бы просторным, но, войдя через широченные двери, мы оказываемся в темном и на удивление тесном закутке с фосфоресцирующей надписью “дискобар” на стене и небольшой группой африканцев, смотрящих по телевизору канал МТУ и уже отсюда, через стеклянную дверь попадаем снова наружу под металлическую крышу, имитирующую навес из тростника — заведение преображается в очередной раз с быстротой сновидения, и становится обычным пляжным ресторанчиком. От старого доброго “Катти Сарк” не остается и следа.