Сила прошлого

Вытягиваюсь на диванчике, делаю глубокий вдох: боль в груди слабеет. Все хорошо, повторяю я себе, все хорошо. Это не инфаркт, я не умираю. И это не паническая атака — я не настолько следую моде, я всегда болел устаревшими болезнями: диатезом в младенчестве, сколиозом в отрочестве, радикулитом в зрелом возрасте. Добавим сюда и недавние провалы в памяти, но надо иметь в виду, что память у меня была редкая, черт побери, гораздо лучше среднего уровня, такая, вероятно, не может сохраняться долго. За всю свою жизнь я ни разу не испытывал страха одиночества, да я и сейчас не один, и никогда одиноким не был…

Продолжаю лежать еще какое-то время, смотрю в небо, вдыхаю резкий запах жасмина и чувствую себя уже лучше. Мало-помалу комок рассасывается, боль в груди проходит. Осторожно поднимаюсь, на ногах держусь крепко, все, кажется, пришло в порядок. Должно быть, давление упало, думаю про себя, или что-то с желудком после такого количества жареного. И еще, наверное, резкое пробуждение, испуг: просыпаться всегда надо постепенно, вот в чем суть.

Возвращаюсь в квартиру. Больяско, похоже, действительно ушел — да здравствуют внесистемные решения! — нигде не видно видеокассеты с “Идеальным миром”. Хоть раз он сделал что-то нормальное: увидел, что я сплю, как сурок, выпил еще пару банок пива и, когда стадо совсем поздно, убрался вместе со своей историей — но до чего трудно и даже как-то неловко представить его в роли доброго самаритянина: перед уходом снял с кресла голубое покрывало и накрыл меня, чтобы я не замерз…

Сажусь на диван и обдумываю мысль — что, если позвонить Анне: привет, извини за поздний звонок, захотелось поболтать немного… Ничего плохого тут нет, мне есть, что ей рассказать, и я уже готов сделать это, уже берусь за трубку, как вдруг отдаю себе отчет в том, что испытываю какое-то странное ощущение, что-то сверлит в мозгу: своего рода сигнал тревоги, которого я не услышал, и теперь он пробивается ко мне, стараясь привлечь мое внимание. Шума не было никакого, ничего необычного не произошло, но я вдруг снова, как койот, чувствую беспокойство. Иду на кухню, там все нормально; то же самое в ванной, в моем кабинете, в комнате Франческино; осталась спальня, ее приоткрытая дверь внушает мне какой-то необъяснимый страх. Подхожу поближе, прислушиваюсь, сердце вновь начинает стучать как бешеное.

Тишина…

Рывком открываю дверь, чтобы прогнать собственный страх, не имея в виду напугать или застигнуть врасплох другого — шутки в сторону, какого другого? — но, видимо, не рассчитал силу — дверная ручка бьет о стену, оставляя заметную вмятину, но дело в том, что я просто не представляю, сколько надо прикладывать сил, чтобы рывком открывать двери, — раньше мне это проделывать не доводилось.

Комната в порядке, точнее, в полном беспорядке, но это мой беспорядок, который я же и устроил: окно нараспашку, постель не застелена, пиджак висит на стуле, трусы валяются на полу. Здесь все тоже нормально. Стало быть, я был прав: все отлично, этот человек ушел, Анна и Франческино во Виареджо, и я могу приехать к ним, когда захочу. Причин для беспокойства нет.

Возвращаюсь в гостиную и снова решаю позвонить да, долгий, спокойный ночной разговор с женой, — но мои глаза не желают мне подчиняться и вместо телефона с жадностью пса, бросающегося на кусок говядины, устремляются в совершенно конкретное место в комнате — на телевизионную тумбочку, где рядом с пультом лежат забытые этим типом зажигалка и пачка сигарет. И следом за этим происходит самое неприятное. Я хочу взять сигарету и закурить, хочу так сильно, что беру сигарету и закуриваю.

Дело швах, я вернулся к курению. Сажусь в кресло и с жадностью затягиваюсь этой дурацкой сигаретой, в бессмысленной попытке сделать ее покрепче, но и такая, как есть, она ударяет мне в голову — старое, забытое ощущение, которого мне так не хватало. Я снова начал курить. Вот что это было за ощущение: эту пачку я уже видел, вероятно, это было первое, что я увидел, проснувшись, но как бы не заметил, потому что мое подсознание решило, что силы воли, удерживавшей меня от искушения в течение девяти месяцев, на сей раз могло не хватить — один, возбужденный, с пачкой сигарет на виду — и, должно быть, это мое подсознание мгновенно поставило перед собой задачу менее сложную, — внушить мне, что пачка сигарет не существует…