Люди, которые покончили жизнь самоубийством именно по причине депрессии, как правило, совершают суицид тихо, спокойно, и никто не может их заранее заподозрить. Это не те люди, которые открыто говорят о том, что не хотят жить. Даже врачи могут упустить этот момент, поскольку надо быть внимательным к тому, чтобы увидеть признаки, которые проявляются на данном этапе не только на уровне психики, но и на уровне тела.
Все, кто занимаются нетрадиционным лечением, должны понимать, что есть их мера ответственности – не дай бог им влезать в чью-то жизнь и указывать человеку, что он должен лечиться только нетрадиционно. В моей практике были случаи, когда клиентки рассказывали, как они убеждали своих мужей, братьев, сестер при тяжелом заболевании выбрать нетрадиционный путь. И как этот нетрадиционный путь заканчивался потерей времени, а потом – летальным исходом. Эти женщины внесли свою лепту в такой исход своим настойчивым поведением. Решение должен всегда принимать сам человек. Не надо никому ничего доказывать в отношении здоровья, ты можешь рассказать про свои результаты, можешь рассказать про результаты других людей, которых ты знаешь. Можно рассказать о том, что есть альтернатива, на которую, возможно, понадобится время.
Естественно, тут есть переплетение, когда кто-то настаивает на нетрадиционном лечении, уходит время, операцию делают поздно, и человек умирает. Да, тот, кто вмешался, виноват: он или она повлияли. Видят ли они свою вину? Нет, это все вытесняется. Проще думать, что человек «не смог побороть болезнь», «не смог очиститься». Но на самом деле они серьезно повлияли на судьбу другого человека. Понятно, что есть там переплетение, но, если речь о переплетении, это не значит, что на человеке нет никакой ответственности.
Когда психолог или психотерапевт работает с человеком, у которого тяжелый диагноз, он однозначно встречается со смертью в расстановках. И всякие личные вопросы тут должны быть закрыты. У многих эта фигура в расстановках вызывает панику, на самом деле в ней нет ничего страшного, она тоже может являться ресурсной, и это не всегда означает, что человек умрет в реальной жизни.
С зависимыми я не работаю: если кто-то привел своего родственника, считая, что ему надо чем-то помочь, а сам зависимый так не считает. Работу надо начинать с созависимым, но, как правило, и он считает, что ему помощь не нужна, и даже возмутится такому предложению.
Я не считаю, что родственники должны решать, что лучше для зависимого больного. Зависимости тоже помогают, это – компенсация, которая помогает человеку жить с тем, что идет из его поля, и не всегда эта компенсация – что-то плохое. В расстановках иногда почему-то фигуры отцов-алкоголиков могут являться ресурсными для детей. Впрочем, это тоже отдельная, очень большая тема.
Родственники ведут своих близких родственников лечиться с симптомами, с диагнозами, с тяжелыми формами болезни. Но родственникам просто иногда тяжело принять то, что происходит с их близким человеком. Иногда они тоже вплетены, стремятся уйти вместо него, могут не видеть очевидных вещей, и здесь тоже задача психотерапевта честно сказать о том, что открывается. Психотерапевт-расстановщик может сделать что-то для близкого.