Сила слабых. Женщины в истории России (XI-XIX вв.)

Боясь не получить разрешения на отдельное издание в Петербурге, чайковцы издали этот рассказ отдельной брошюрой в Киеве. Как раз в те месяцы, когда в Киеве был издан рассказ Цебриковой, сама она отправилась в Швейцарию. Можно ли считать это простым совпадением? Цель поездки Цебриковой осталась неизвестной, но возникает предположение, что ее брошюра была издана в типографии чайковцев в Цюрихе, а указание на место издания в Киеве было намеренной маскировкой. Такие случаи были нередки в практике чайковцев. Во всяком случае легко установить, что в Швейцарии Цебрикова общалась с кругом революционной молодежи, которая была занята там в это время организацией журнала. Как раз в эти дни П. Л. Лавров, редактор журнала «Вперед», получил письмо: «В настоящее время находится в Цюрихе Цебрикова, как вы думаете, можно ли будет ей сделать предложение участвовать?»[262] Это был несомненный знак доверия. В Швейцарии Цебрикова сблизилась с девушками из группы, которая впоследствии составила «процесс 50-ти». «Я близко знала группу, из которой вышли участники политического дела, известного под именем дела Бардиной и рабочего Алексеева, вернее сказать, участницы, потому что женщины в этом деле играли активную роль, а не шли за вожаками»,— вспоминала потом Мария Константиновна[263].

Во время пребывания Цебриковой в Швейцарии там был арестован для выдачи русским властям Нечаев. Агитация в защиту Нечаева и его сторонников из числа русских эмигрантов успеха не имела, поскольку всем было известно, что он обвиняется в убийстве своего единомышленника, студента Петровской академии Иванова. Не помогли ни брошюра, выпущенная в его поддержку, ни митинги в его защиту. Когда Нечаева привезли на вокзал, группа радикальной молодежи попыталась отбить его у полиции. Но эта попытка закончилась неудачей. Нечаев был увезен в Россию, судим и умер в Алексеевском равелине спустя десять лет. Своеобразную позицию в этой нечаевской истории заняла и Цебрикова.

Несколько лет спустя в своей автобиографии она напишет: «Когда в Цюрихе красные затеяли демонстрацию о невыдаче Швейцарией Нечаева, я после одной сходки на площади перед гостиницей, где была сходка, невольно сымпровизировала речь. Досталось и террористам, выставлявшим юнцов и юниц, которые манифестацией портили себе культурную работу в России. Досталось и властям».

Цебрикова была одной из немногих в России, которая, как и Достоевский, поняла всю низость и социальную опасность «нечаевщины», но, в отличие от автора романа «Бесы», не распространила ее на все революционное движение. Она увидела в нечаевской левизне особую опасность «при полнейшем недостатке у нас политического воспитания общества», когда «нечаевщина» проявляется «темным макиавеллизмом, то ужасающим, то комичным по мелочам», приводит к «убыли души и забвению совести»[264].

До конца жизни Цебриковой «нечаевщина» осталась для нее смертельным врагом, которого она, впрочем, никогда не путала с настоящим революционным делом.

В литературном труде в 70-е годы Цебрикова неутомима. Кроме участия в «Отечественных записках», статей и переводов, выходит несколько ее беллетристических произведений — «Записки гувернантки» (1873), сборник рассказов «Быль и вымысел» (1876). Сохраняются, по-видимому, и ее революционные связи. Однако начавшееся с весны 1874 года массовое «хождение в народ» не вызывает у Цебриковой заметного энтузиазма. Не обольщаясь надеждами своих друзей-народников, она смотрит на дело более трезво. Впоследствии она напишет: «Я признаюсь... не понимала тех, которые ждут от деревни новой жизни, «влейся, мол, в нас, пустые мешки, живая вода». Деревню надо знать, чтобы иметь полное понятие о русской жизни... Малоземелье малоземельем, но и вековая рутина первобытной культуры свое берет»[265].

Цебрикова не забывала заветов своего дяди-декабриста, который внушал ей веру в «русский народ», а не в одного мужика», веру в «русскую мысль».

Между тем сочинения Цебриковой широко использовались народниками в их пропаганде. В ноябре 1873 года Кравчинский с товарищем отправились в Тверскую губернию для пропаганды среди крестьян. Была у них и книжка Цебриковой «Дедушка Егор». Через год после отъезда Кравчинского из Казани пришли с обыском к товарищу, у которого он жил. Полиция обнаружила и изъяла хранившуюся в доме пропагандистскую литературу. Наряду с «Отщепенцами» Н. Соколова, книгой Бакунина «Государство и анархия» здесь оказалось и десять экземпляров «Дедушки Егора»[266].

5

Когда пытаешься проследить жизнь Цебриковой год за годом, испытываешь затруднение хотя бы только кратко очертить все области ее деятельности, перечислить статьи, которые она написала, упомянуть дела, в решении которых приняла участие.