В свое время Эмиль Бенвенист предпринял небольшое исследование, посвященное классификации латинских слов, обозначающих ‘предсказание, знамение’. В своем анализе он опирался на этимологию как внутреннюю форму лексемы, позволяющую в той или иной степени провести дифференциацию существовавших в языке слов с данным значением. И, как кажется, ему это скорее удалось. Как, точнее, ему кажется. Как он пишет, «таких слов в латыни много. В этом отношении латынь противостоит греческому, а также другим индоевропейским языкам. В греческом обнаруживается лишь téras ‘божий знак, знамение, чудо’, слово, не имеющее ясной этимологии. В других языках вообще нет сколько-нибудь древнего специального обозначения» [Бенвенист 1995: 388]. Данный вывод на первый взгляд кажется странным. Во-первых, латинские обозначения тоже далеко не всегда поддаются классификации. Во-вторых, и в греческом тоже много слов, обозначающих знамения и предсказания (вспомним оракулов, мантику и проч., см., например, об этом [Faraone, Obbink 1991]), и в других языках их не меньше. Но прочтем еще раз слово «классика»: «нет сколько-нибудь древнего специального обозначения». И вот тут, как мне кажется, он прав. Слова, обозначающие те или иные формы словесной или иной знаковой магии, постоянно возникают в языке, мигрируют внутри семантических полей, обрастают синонимами и устаревают. И поэтому общую ясную и четкую картину словесного описания друидической магии в Древней Ирландии мы составить не можем. Мы лишь приблизились к ней, приблизились в той степени, в какой могли позволить нам это сделать христианские компиляторы.
Глава 10
Вместо заключения: всего несколько слов
Исследование мое, безусловно, нельзя считать завершенным. Ответа на вопрос, в чем именно состояла словесная магия друидов Древней Ирландии, конечно, мы так и не получили. Строго говоря, я его перед собой и не ставила, справедливо предполагая, что никакого «как было на самом деле» нет и не может быть. Мне хотелось хотя бы подробно, по мере возможности, проанализировать, как именно изображалась друидическая магия компилятором-христианином. Но и тут, в общем, систематизация данных продемонстрировала скорее лишь их приблизительность и неоднородность. Итак, проделанное исследование можно скорее назвать не завершенным, но прерванным, причем прерванным, как мне кажется, на довольно интересном месте.
Итак, к каким выводам все-таки нам (с читателями, одолевшими всю книгу) удалось прийти? Как представляется, выводов (или скорее – обобщений) может быть сделано четыре.
Первое. В ходе работы в качестве основного метода выявления скрытой семантики текста, описывающего разного рода действия словесной магии, лежал принцип чисто лингвистический. В первую очередь, как мне казалось, было важно выявить и проанализировать собственно лексемы, кодирующие магические действия. Анализ конкретных случаев применения друидами магической силы слова (заклинаний, заговоров, предречений и так далее) показал относительно небольшой набор лексем, которые имеют разную этимологию, но, скорее всего, к архаическому кельтскому словарю не восходят. При этом они, как правило, демонстрируют морфологическую прозрачность, восходя к глаголам речи (пред-сказание) или зрительного восприятия (про-видение). Исключение может быть, наверное, сделано для слова faithsine, восходящего к faith ‘пророк’, которое на глубинном уровне является когнатом и.е. обозначения поэтического вдохновения. То есть в диахронии произошел семантический сдвиг: состояние измененного сознания, необходимое для осуществления пророчества, было перенесено на само пророчество. Другим исключением, уже не связанным собственно с друидами, оказалось слово bricht – некое обобщенное обозначение магии в целом, не обязательно словесной, имеющее параллели в континентальном кельтском (в Галлии). И при этом сохраняющее свою широкую семантику не только на уровне слова, но и на уровне мифологической формулы («заклинания женщин»). Но при этом был сделан, как мне кажется, очень важный вывод: для компилятора та или иная лексема оказывалась не только обозначением того или иного магического действия, но и автоматически отсылала к определенному классу носителей словесной магии. Так, для друидов это производные от глагола «петь». А вот, как мы увидим дальше, для профессиональных поэтов это лексема aer с исходным значением «укол, острие». Христианские святые, которые тоже могли и предречь, и проклясть, описывались при этом совсем другими словами. Таким образом, вербальный код, с одной стороны, выявлял скрывающиеся за текстом коннотации, а с другой – демонстрировал традиционность составления и компиляции описывающих вербальную магию текстов.