Люди, бывшие в харчевне, с уважением предусмотрительную сенешалевну слушали. Речи ее находили в высшей мере разумными. Что б не ударить в грязь лицом перед сведущей гостьей, показать и свою осведомленность в этом серьезном вопросе, кто-то, из местных знатоков добавил:
– Можно и можжевельник палить. Главное, что бы на том месте папоротника не было.
– Это точно. – Согласилась Гильда. – А вот, если найти где гриб-невоскресник и там зарыть, то уж точно, низачто из могилы не вылезет. И надо, чтоб кол всенепременно был осиновый. От соснового проку мало, не так надежен будет.
– Да. – Благоговейно внимали поселяне ученым речам леди Гильды дочери сенешаля. Думали: – Вот, что значит человек кровей высокородных. Он обо всем подумает, все предугадает. Не чета нам, лапотным, кому день перекантовать и ладно, об завтрашнем не помышляючи спать завалиться.
Сигмонду колотерапия показалась слишком уж радикальным методом лечения бешенства, но поразмыслив, что до рождения Пастера ноддовцам еще жить и жить, промолчал.
– Да, – повторил один из сидевших за столом. – Кол, он самое наипервейшее от всякой нелюди дело. Вот, был я давеча на торжище, во-он в том селе, что за лесом. Слыхал там от людей такую историю. А люди – они врать не станут. Заявился к одному тамошнему мужику под вечер гостюшко. Знакомец его старинный, еще в довоенной поре жил на хуторе, на краю Сатановской пустоши.
– Дай, – говорит, – хлебушка пожевать. А то совсем оголоднел, помру с недоеду. Так, поселянин тот, молодец, сразу смекнул, что не по хлебушек гостюшка то пожаловал. Давно тот хутор в диких землях пустой стоит. Кинулся борзо в сарай где, про всякий случай, лежал кол обструганный, заточенный. Так, как увидал захожий тот кол, со всех ног и побежал со двора. А все почему? Упырь! Упыря только колом в спину убить и можно. Упырь только кола и боится.
– А если стрелой серебряной? – Чтоб не показаться совершеннейшим профаном, вспомнив прочитанное, поинтересовался Сигмонд:
– Ну, если серебряной, это дело, – уважительно, вот ведь, что высокородность-то значит, отвечал рассказчик. Но с поселянской рассудительностью добавил, – да кто ж на всякую нечисть серебро-то изводить станет. Нам по-мужицки сподручней будет колом.
– А все стршно. – Грустно качая головой раздумчиво добавил старый поселянин. – Мы уж и омелу на коньке вешаем и колеса на дверь прибиваем и чеснок по всем окнам развешиваем.
– Молодцы. – Похвалила сенешалевна. – Упырь чеснока боиться, как таракан любистка или чистодомного гриба.
– Вот и оно-то. – Дед оперся щекою на ладонь. – Да все одно жуть берет, особливо по ночной поре. Из избы по нужде вылезти боязно – хош до свету терпи.
Помолчали все горестно. Трактирщик еще разнес по столам кружки с пивом, Сигмонду с молоком. Попили, повздыхали.
– Это все были цветочки, а нынче ягодка вызрела. Объявился в тех пустошах поганых, – таинственным шепотом продолжал прежний рассказчик, – страшнючий кабанище. Так люди его и прозвали – Сатановский Вепрь. Не как иначе, из самой Валгаллы прислали его к нам боги. И то верно, кому он там, такой свирепец, надобен. Нету с ним никакой мочи. Творит разорения и потравы, почитай, каждую ночь. Как не всю репу со свеклой изгрызет, то поперероет огород, попередавит овощ. Хоть и не сажай ничего.
– О-хо-хо. – Согласно все головами качали.
– От недалече, на хуторе, один человек живет, свиней на откорм держит. Так позавчерась, только его хозяйка отрубей напарила. Только остудила, собралась животину кормить, свинки-то уже визжать принялись, глядь – а перед ней боров стоит и прямо к корыту рылом сунется. Баба с испугу вся и обомлела. А веприще клятый, жратву, на целое стадо приготовленное, враз вычавкал, пса цепного насмерть подрал, да и полез в свинарник, давай лех портить. Пришел хозяин, видит такое разорение, схватил рогатину, ну зверя шугать. Куды там! Тот только свирепо глазами зыркнул, да как восхрюкнет! Мужик-то опосля бахвалился, мол выгнал таки зверюгу с подворья. Да брешет мужик.
– Брешет, ой брешет! – подхватили многие из слушавших.
– Ясно дело, брешет. Видали люди, во дворе у дома развешены на просушку портки стираные. Зачем бы их стирать? Значит нужда была.
– Эт точно, значит была. Нужда нечаянная. Видать по той нужде прямо в портки сходил. – Подхватили люди в трактире, за бока хватаясь. Хоть и знаком им этот рассказ, все, в который уже раз, потешались над незадачливым свинарем. Сам трактирщик, слезу полой передника утирая, ухохатывался расплдескивая пиво:
– Так может и прогнал. Так насмердел, что и скотина не вынесла, сбежала. У-ха-ха!
– У-ха-ха-ха! – Вторили посетители, за животы держались. Только Гильда не веселилась, погрустнела даже, о чем-то задумалась. А Сигмонд ее настроение угадывая, поискал причину, найти не смог. Поражался таинству женской души вообще, а тутошней в особенности. Сама же история с дикой свиньей не показалась особо интересной. Не в новинку ему легенды о страшном вепре. Еще со времен Геракла, вечно где-то объявлялся скотинюра, вечно с ним не было сладу простым людям. Но слушал дальше.