Силач

— У Бобадильи никогда не было сторонников, — возразил священник. — Одни лишь прихвостни. Но я согласен с вами, что они не желают терять своих привилегий. Как вы собираетесь с ними поступить?

— Главарей послезавтра отправят в Испанию. Но остаются еще многие из этих «Трехсот шестидесяти», которые изрядно действуют мне на нервы. Так вот, первейшая моя задача состоит в том, чтобы уничтожить в зародыше это неоперившееся полуфеодальное «государство», пока они не успели окрепнуть и всерьез показать зубы. И в этом деле я весьма рассчитываю на вашу неоценимую помощь.

— И чем же может быть полезен в таком важном деле ничтожный францисканец, ничего не смыслящий в политике? — искренне удивился брат Бернардино.

— Мудрым советом, — честно ответил губернатор. — Я понимаю, конечно, что люди везде одинаковы, но здесь совершенно другой ландшафт, и в нашем случае ландшафт оказывает немалое влияние на человеческое поведение. Здесь слишком много девственных лесов, дикарей и таящихся в недрах земли богатств, которые не так легко разделить по справедливости, тем более что большая часть должна достаться Богу и короне.

— До сих пор все эти богатства доставались приспешникам Бобадильи, и они сделают все, чтобы так оставалось и впредь, — заметил монах.

— Я знаю. И увы, здесь я потерпел неудачу. Большинство из них даже забыли про моральные принципы и наплодили десятки незаконнорожденных метисов, — Овандо медленно смаковал ликер, давая собеседнику время подготовиться к тому, что ему предстояло услышать. Наконец, губернатор объявил: — Я собираюсь издать закон, согласно которому каждый, кто прижил детей от индианки, обязан на ней жениться.

— Жениться? — изумился брат Бернардино де Сигуэнса. — Вы отдаете отчет, что это значит перевести в ранг испанских дам местных шлюх, большая часть которых до сих пор даже не крещена?

— Никоим образом, — сухо ответил тот. — Я вовсе не собираюсь делать им такого подарка.

— В таком случае, о чем вообще речь? На каких других условиях они могут стать супругами испанских подданных?

— На этот счет я уже все решил, — с невозмутимым спокойствием ответил брат Николас де Овандо. — Я вполне полагаюсь на ваше благоразумие, а потому могу сказать больше: в подобных союзах жены не будут иметь статуса испанских дам, а наоборот, их мужья перейдут в категорию простых индейцев.

— Простых индейцев? — прогундосил монах и высморкался. — И чего вы этим добьетесь кроме того, что нанесете им величайшее оскорбление?

— Развяжу себе руки, лишив их всех привилегий, которые они получили, вступив в сговор с Бобадильей.

— Ну что ж, хитрый ход, — одобрил францисканец.

— Должен признаться, понадобится вся моя хитрость, чтобы решить столько сложных проблем, с которыми я здесь столкнулся.

— Но ведь подобная дискриминация — не что иное, как нарушение закона?

— Да бросьте вы, друг мой! «Законность» и «незаконность» — понятия, напрямую зависящие от законодательства, и поскольку в этом случае прецедентов не было, я считаю себя вправе этот закон установить, — губернатор многозначительно улыбнулся. — А если кто осмелится оспаривать мое право устанавливать законы, я тут же прикажу его вздернуть на площади Оружия и тем самым избавлю себя от лишней головной боли.

— Право, я не узнаю прежнего застенчивого студента богословия, которого знал в Саламанке, — прошептал брат Бернардино, отчаянно боясь его обидеть.

— Я и сам себя порой не узнаю, — признался губернатор, ничуть не смущаясь. — Кстати говоря, я тоже не предполагал, что в один прекрасный день увижу вас в роли дознавателя Святой Инквизиции.

— Я и сам не предполагал, — вздохнул брат Бернардино. — Я взял на себя эту роль по приказу Бобадильи и буду глубоко благодарен, если вы избавите меня от этого бремени, столь тяжкого для моей души, что у меня уже нет сил его нести.

— У вас есть сомнения в виновности обвиняемой? — осведомился губернатор.

— Есть, и очень большие — равно как и в ее невиновности, — его тон заставил Овандо навострить уши. — Все эти месяцы в моей душе идет ожесточенная борьба. Я не в силах понять, считаю ли я ее невиновной, потому что она действительно невиновна, или же потому, что к этому меня склоняет Князь Тьмы.

— Да Бог с вами, брат Бернардино! — воскликнул губернатор. — Вы что же, на стороне этих? Что-то я раньше не замечал у вас особой симпатии к Томасу Аквинскому или Раймунду де Пеньяфорту.

— Я и не питаю к ним ни малейшей симпатии. Но коль скоро я взял на себя роль инквизитора или даже простого дознавателя, то обязан принимать их правила игры и действовать так, как действовал бы на моем месте любой из них.

— Вы считаете, это правильно?

— Что вы понимаете под словом «правильно»?

— Вы считаете себя вправе запятнать этот девственный мир, поступая подобно тем, кто всюду, где бы ни появились, несли лишь страдания, смерть и ужас?

— Уж не имеете ли вы в виду Святую Инквизицию?