Когда Тинголу доложили о случившемся и все обстоятельства были восстановлены, Король здраво рассудил, что дело темное, и простил Турина. Как раз в это время вернулся с северных рубежей Белег Тугой Лук. Король сказал ему:
— Я в печали, друг Белег. Турин был мне все равно что сын. Так оно и будет, если только не вернется из тени его отец. Никто не изгонял Турина, а говорить-то будут именно так. Хорошо бы он вернулся, я ведь воистину люблю его.
— Мне он тоже дорог, — ответил Белег. — Я найду его и приведу в Менегрот.
Белег ушел и по всему Белерианду искал друга или хоть каких-нибудь сведений о нем, но все напрасно.
А Турин жил среди бродяг, сбитых с толку смутным временем, и даже стал их главарем. Он взял себе новое имя и звался теперь Нейфан, Оскорбленный. Его ватага укрывалась в лесных чащобах южнее Тейглина. И вот, спустя год после досадного случая, сделавшего сына Хурина беглецом, Белег отыскал их логово. Турину в это время пришлось отлучиться из лагеря. Разбойники схватили Белега и обошлись с ним не самым вежливым образом, приняв за лазутчика Короля. Вернулся Турин и увидел друга избитым и связанным. Ужаснулся он, и раскаялся во всех злодействах, и зарекся впредь поднимать руку на кого бы то ни было, кроме слуг Врага. Белег не держал на него обиды. Он рассказал Турину о прощении Короля и стал уговаривать вернуться в Дориат и помочь ему на северных границах.
— В последнее время, — говорил он, — орки нашли лазейку через Анах и с ними все больше хлопот.
— Анах? — задумчиво произнес Турин. — Я что-то не помню, где это.
— А мы и не ходили никогда так далеко, — отозвался Белег. — Но ты ведь видел вершины Криссаэгрима. Там к востоку тянется хребет Горгората. Анах между ними, у истоков Миндеба. Раньше путь этот слыл тяжелым и опасным, а сейчас им многие пользуются. Димбар гибнет под Черной Рукой, и в Бретильских Лесах стало неспокойно. Мы нужны там.
Но слишком горд и упрям был Турин. Он отказался принять прощение Тингола, отказался уйти с Белегом. Наоборот, он стал уговаривать друга остаться, но Белег не мог этого сделать.
— Ты упрям и самолюбив, — сказал он. — Вот тебе мое последнее слово. Если хочешь, чтобы мы, как прежде, сражались плечом к плечу, ищи меня в Димбаре. Я буду там.
На следующее утро Белег уходил. Турин пошел проводить его. Они отошли уже на расстояние полета стрелы, но не сказали друг другу ни слова. Наконец Белег остановился:
— Значит, нам прощаться, сын Хурина?
Турин отвел глаза. Он взглянул на запад, увидел величественную вершину Амон Руд и, не раздумывая, упрямо ответил:
— Ты говоришь, чтобы я искал тебя в Димбаре. А я тебе скажу: давай встретимся на Амон Руд. А нет — так больше нам не увидеться.
На том они расстались, опечаленные друг другом.
Белегу ничего не оставалось, как вернуться в Менегрот и доложить Тинголу о случившемся. Он умолчал только о приеме, оказанном ему товарищами Турина. Тингол выслушал воина и вздохнул:
— Что же я еще могу для него сделать?
— Позволь мне уйти, Повелитель, — попросил Белег. — Я постараюсь направлять и охранять его хоть издали. Пусть никто не скажет, что легковесны слова эльфов. Жаль будет, если такой воин напрасно сгинет в глуши.
— Поступай, как знаешь, — молвил Тингол. — Ты много сделал для Дориата, нашел моего приемного сына, и мне не хочется отпускать тебя, не наградив достойно. Я готов исполнить любое твое желание, если это в моих силах.
Немного подумав, Белег попросил:
— Дал бы ты мне добрый меч, Владыка! Орков теперь развелось много, доходит до рукопашной, а мой прежний меч порядком поистерся об их доспехи.
— Выбирай любой, — ответил Тингол, — только, прошу тебя, оставь мне мой Аранруф.
Белег выбрал Англахэл. Бесценным слыл этот клинок, выкованный из упавшей с неба звезды. Перед ним не могло устоять никакое земное железо. Сравниться с ним мог только один меч в Среднеземье, сделанный из того же куска тем же мастером — Эолом, Темным Эльфом. Когда-то он расплатился Англахэлом с Тинголом за дозволение поселиться в Нан Эльмуте и потом долго жалел об этом. Второй клинок он оставил у себя, но Маэглин, покидая родной дом, тайком унес его.
Тингол подал Англахэл Белегу, как это принято, рукоятью вперед. В этот миг Мелиан взглянула на лезвие меча и тихо произнесла:
— Злобу таит этот клинок. В нем еще живо темное сердце кузнеца. Он не будет верен хозяйской руке и недолго послужит тебе.
— Судьбе виднее, — ответил Белег, — а пока я все-таки поработаю им.
— Тогда прими и мой дар, друг Белег, — сказала Мелиан. — Он пригодится тебе в глуши, и твоим друзьям тоже. — С этими словами протянула Королева воину связку лембас, эльфийского дорожного хлеба, завернутого в серебристые листья. Узел шнурка был опечатан королевской печатью в форме последнего цветка Телпериона. По обычаям Эльдаров, только Королева может хранить и дарить лембас. Люди никогда не получали его; Мелиан не могла оказать большей почести сыну Хурина.