Сильмариллион

Амандил попрощался с близкими так, как прощается человек, не надеющийся вернуться назад.

– Может статься, – с грустью сказал он, – я не смогу прислать весточку или подать знак. Все равно будьте готовы к худшему, ибо конец того мира, который мы знаем, теперь уже недалек.

Амандил вышел в ночь на маленьком судне. Сначала он, как намеревался, взял курс на восток, а потом, когда скрылись из глаз берега Нуменора, повернул на запад. С ним на борту находились только трое надежных, испытанных слуг. Они исчезли в морских просторах, и ни одно предание ни единым словом, ни единым намеком не говорит об их участи. Видно, так и должно было быть, ибо нельзя спасти мир дважды одним и тем же способом, нельзя так просто искупить измену Нуменора.

Элендил выполнил наказы отца. Оснащенные, готовые к отплытию корабли стояли в гаванях на востоке страны. Верные доставили на борт жен и детей, вещи и запасы, необходимые в пути. Ночами в трюмы укладывали прекрасные творения, родившиеся в Нуменоре в эпоху расцвета: драгоценные сосуды и редкостные самоцветы, книги и свитки, исписанные алыми и черными чернилами; были там и семь Палантиров – чудесный дар Эльдаров, а на корабле Исилдура под надежной охраной беззаботно зеленело молодое Белое Деревце. Элендил не участвовал в подготовке к войне. Подолгу всматриваясь в морские дали, в сердечной тоске по отцу, он ждал знака, но знака не было. Море бороздили только флотилии Ар-Паразона.

Испокон веку в Нуменоре погода благоприятствовала нуждам людей. Дожди шли, когда нужно и сколько нужно. В меру светило солнце, и кстати дул ветер, приносивший с запада незнакомые ароматы. Наверное, так пахли цветы на вечных лугах. Теперь же все изменилось. Небо потемнело, часто его закрывали тучи и налетали бури с дождем и градом, а потом вдруг срывались яростные, ураганные ветра. То один, то другой огромный морской корабль терпел бедствие и шел ко дну. Такого не случалось с самых первых дней этой земли. По временам с запада поднималась огромная туча, напоминавшая орла с распростертыми крыльями, и закрывала все небо от края до края. Закатный свет гас, словно задутый огонь, и внезапно падала непроглядная ночь. Часто орлиные крылья несли грозу, и тогда сверкали молнии и гром страшно перекатывался над морем. Люди боялись этой тучи. Раздавались крики: «Смотрите! Это – Орлы Владык Запада! Орлы Манвэ идут на Нуменор!» – и многие падали наземь, закрывая лицо руками. Кое-кто ощущал раскаяние, но гроза уходила, и сердца еще больше ожесточались. Тогда небу грозили кулаками и цедили сквозь зубы: «Это – заговор. Они напали первыми, теперь наш черед!» Сам король говорил так, но слова-то были Сауроновы.

Молнии все чаще срывались из-под туч, они разили людей и в полях, и на городских улицах, а однажды страшный удар грома разнес часть купола капища, а молнии, ударяя о камень, высекали языки пламени. Однако само капище не пострадало. Больше того, Саурон стоял на площадке верхней башенки и громовым голосом проклинал молнии, падавшие вокруг, сам оставаясь невредимым. Те, кто видел это, уверовали в него, как в бога, и готовы были идти за ним куда угодно. Поэтому нуменорцы не вняли даже последнему знамению, когда земля затряслась под ногами людей и подземный гром слился с грохотом обезумевшего моря, а над вершиной Менельтармы заклубился дым. Ар-Паразон только распорядился ускорить подготовку эскадры к выходу в море. Воды у берегов и так уже не было видно от тысяч кораблей. Они сбивались в группы, и в море словно рождался архипелаг из сотен островов. Корабельные мачты вздымались, словно густой лес, а бесчисленные паруса и вымпела мерцающим маревом колебались над волнами. Тут и там реяли черные с золотом знамена. Армада ожидала последнего знака короля. Саурон не выходил из капища, но к нему непрерывно доставляли все новые и новые жертвы.

И тогда в последний раз на небе появились Орлы Манвэ. Бесконечной чередой расходились они из огня заката, охватывая небосклон и словно выстраиваясь в боевые порядки. Запад позади них вспыхнул алым заревом, и на его фоне словно пламенем великого гнева рдели крылья воздушных вестников. Лица людей окрасились багровыми отсветами и будто покраснели от ярости. Но Ар-Паразон ничего этого не видел. Он поднялся на борт флагманского корабля, звавшегося Алькарондас, Морская Крепость. С несколькими рядами весел, многомачтовый, с корпусом, выкрашенным в золотой и траурно-черный цвет, нес он на полубаке трон короля. Ар-Паразон облачился в доспехи, надел корону и приказал поднять знамя. Это и был сигнал к началу похода. Грянули трубы и заглушили раскаты грома надвигающейся грозы.