Сильмариллион (перевод Lex Hellhound)

Клятву эту принесли Маэдрос, Маглор и Келегорм, Куруфин и Карантир, Амрод и Амрас — лорды Нольдор; и многие, кто слышал слова этой клятвы, исполнились страха. Ибо поклявшись таким образом — во зло или на благо — уже невозможно было отказаться от исполнения клятвы, что будет преследовать принесшего или нарушившего ее до самого скончания времен. Поэтому Фингольфин со своим сыном Тургоном выступили против Феанора, и вновь разразилась яростная словесная перепалка, едва не приведшая к кровопролитию.

Однако тут заговорил Финарфин, по обыкновению тихо и рассудительно, и призвал Нольдор к спокойствию, убеждая их остановиться и подумать, прежде чем может случиться что-нибудь непоправимое. Ородрет, единственный из его сыновей, высказался в том же духе.

Финрод принял сторону Тургона, своего товарища; но Галадриэль, единственная женщина из Нольдор, храбро стоявшая в тот день среди спорящих лордов, пожелала отправиться в путь. Она не стала приносить никаких клятв, но слова Феанора о Средиземье завладели ее сердцем, ибо ей хотелось увидеть не защищенные Валар земли и основать в них свое собственное королевство, где она смогла бы править по своему усмотрению. Одного мнения с Галадриэль придерживался и сын Фингольфина, Фингон, которого также задели за живое слова Феанора, хотя сам Феанор ему не особенно нравился. К Фингону, по обыкновению, присоединились и сыновья Финарфина — Ангрод и Аэгнор. Последние трое, тем не менее, знали свое место и не стали перечить своим отцам.

После долгих и яростных споров Феанору удалось отстоять свое мнение, и большую часть собравшихся нольдорцев охватило стремление к новым и неизведанным землям. И когда вновь заговорил Финарфин, призывая повременить с отправлением и хорошенько все обдумать, из толпы послышались крики:

— Нет уж, мы тут не останемся! — И Феанор со своими сыновьями сразу же после собрания стал готовиться к отправлению.

Те, кто решил встать на эту тернистую дорожку, слабо представляли себе, что их на ней ждет. К тому же, все делалось в великой спешке; Феанор неустанно подгонял их, опасаясь, что задержка может привести к тому, что сердца их охладеют к затее и они послушаются советов остающихся сородичей; и даже при всей своей гордыне Феанор не спешил забывать о могуществе Валар. Но из Вальмара не было никаких вестей — Манве безмолвствовал. Он не собирался ни запрещать, ни препятствовать замыслам Феанора, поскольку Валар были опечалены тем, что их обвинили в злом умысле в отношении Эльдар и в том, что они здесь кого-то держат против воли. И они наблюдали, ничего не предпринимая, и не особенно верили в то, что Феанор сумеет подчинить нольдорцев своей воле.

И действительно, едва Феанор попытался командовать сборами нольдорцев, как между ними вновь возникли разногласия. Несмотря на то, что именно Феанор склонил их к уходу из Валинора, далеко не все нольдорцы согласны были считать его своим Королем. Куда большей популярностью пользовались среди них Фингольфин с его сыновьями, и потому не только его родичи, но и большая часть отправлявшихся в путь провозгласили, что готовы и впредь считать его своим повелителем. В конечном счете нольдорцы разделились на два отряда и так вступили на лежавший перед ними скорбный путь.

Феанор и последовавшие за ним шли в авангарде, но второй, более многочисленный отряд, вел Фингольфин. Он решился на исход с большой неохотой, поддавшись на уговоры своего сына Фингона; к тому же, Фингольфин не желал разлучаться со своим народом, пожелавшим отправиться навстречу неведомому, и тем более не хотел оставлять их на попечение безрассудного Феанора. Не забывал он и сказанные им у подножия трона Манве слова.

Финарфин отправился вместе с Фингольфином примерно по тем же причинам; однако затея эта нравилась ему куда меньше, чем брату.

Изо всех проживавших в Валиноре нольдорцев, чьи имена ныне стали повсеместно известными, лишь десятая часть отказалась вступить на этот мятежный путь — некоторые из любви к Валар (и в первую очередь, к Ауле), а некоторые из любви к Тириону и множеству созданных ими за долгие времена вещей. И никто из них не отказался из страха перед трудностями пути.

Одновременно с прозвучавшим к отходу сигналом рожка и торжественным выходом Феанора за врата Тириона, прибыл, наконец, вестник от Манве и передал его слова: