Сильмариллион (перевод Lex Hellhound)

Так, из-за лежавшего на них проклятья, нольдорцы не сумели воспользоваться благоприятной возможностью, пока Моргот пребывал в нерешительности, а его орки были до смерти напуганы новым и ярким светом. Однако Моргот быстро собрался с мыслями, и заметив, что противники его разобщены, расхохотался. Он приказал нагнетать в своих подземельях как можно больше черного дыма и ядовитых испарений, после чего выпускать его наружу из вершин Железных гор; темные облака, загрязнявшие чистый воздух первых рассветов мира, было хорошо видать даже из Митрима. Потом с востока подул ветер и погнал эти смрадные тучи над Хитлумом; и они заслонили собой Солнце, а когда изверглись дождем, то их грязные, мутные осадки запятнали поля и ложбины и мутной, ядовитой пленкой покрыли поверхность озера Митрим.

Земля на Севере так дрожала от ударов молотов о наковальни в подземных кузницах Моргота, и храбрый сын Фингольфина Фингон решил примирить расколовшийся надвое нольдорский народ, пока Враг не подготовился, как следует, к войне. Еще во времена блаженного обитания в Валиноре, прежде, чем был освобожден Мелькор и посеянная им ложь пролегла между ними, Фингона с Маэдросом связывала тесная дружба. И хотя Фингон не знал о том, что Маэдрос не забывал о нем во время сожжения кораблей, мысль о давней дружбе занозой сидела в его сердце. Именно поэтому он отважился на поступок, по праву занимающий свое место среди величайших подвигов нольдорских лордов.

В одиночку, ни с кем не посоветовавшись, он отправился на поиски Маэдроса; та самая тьма, которую напустил Моргот, помогла ему добраться до крепости незамеченным. Он забрался высоко на утесы Тангородрима, в отчаянии наблюдая пришедшую в окрестные земли разруху; однако ему не удалось обнаружить ни одной расщелины или трещины, сквозь которую можно было бы пробраться внутрь твердыни Моргота. И тогда, в насмешку над попрятавшимися в своих подземельях орками, он достал свою арфу и запел песнь о Валиноре, сложенную нольдорцами в далекие времена, предшествовавшие поселившейся между ними впоследствии вражде. И голос его звонко отдавался в унылых каменных лабиринтах, никогда прежде не слыхавших ничего, кроме воплей ужаса и горя.

Именно песня помогла Фингону найти искомое. Неожиданно откуда-то сверху послышался далекий, слабый голос, вторившей его пению: то Маэдрос, несмотря на все свои мучения, отыскал в себе силы подхватить песню. Однако Фингон, добравшись до отвесной скалы, на вершине которой висел его товарищ, не сумел найти дороги наверх; и, осознав все коварство замысла Мелькора, горько зарыдал.

Тогда Маэдрос, уже потерявший всякую надежду на избавление, попросил Фингона застрелить его из лука; Фингон достал стрелу и натянул свой лук. И, видя, что ничего другого просто не остается, он воззвал к Манве:

— О повелитель, кому дороги все пернатые, направь же эту оперенную стрелу, смилостивься над нольдорцами в час нужды!

Ответ на его мольбу пришел незамедлительно. Ибо Манве, которому действительно дороги все птицы, и кому они приносят на Таникветиль вести из Средиземья, послал своих пернатых помощников-орлов на север, дабы они поселились там на вершинах утесов и следили за Морготом; нет, не забыл Манве об изгнанных из Валинора эльфах. Орлы поведали ему о многих событиях, произошедших на востоке за последнее время.

И когда Фингон уже натягивал тетиву своего лука, с небесных высот спустился к нему Торондор — Орлиный Царь, самый могущественный изо всех пернатых, когда либо существовавших в этом мире, чьи крылья в размахе простирались до тридцати саженей. Остановив руку Фингона, он поднял его в воздух и поднес к обрыву, к которому был прикован Маэдрос. Но Фингону не удалось разбить окольцовывавший его запястье металлический браслет, ни разломать его, ни вырвать из камня. Тогда Маэдрос, стеная от боли, вновь взмолился о смерти; но вместо этого Фингон отсек его кисть выше запястья, и Торондор понес их обоих обратно в Митрим.

Здесь Маэдросу оказали помощь; он выздоровел, ведь пламя жизни ярко пылало в нем, и был он наделен силой древнего мира, текшей в жилах всех тех, кто проживал в благословенной земле Валинора. Но, хотя тело его и оправилось от перенесенных мучений, тень пережитого навсегда поселилась в его сердце. Меч же он впоследствии научился держать в левой руке и владел ею еще искуснее, нежели прежде правой.

Своим героическим поступком Фингон заслужил всеобщее признание нольдорцев, и вражда между домами Фингольфина и Феанора стихла. Маэдрос попросил прощения за то, что отряд Фингольфина был оставлен в Арамане; он отказался ото всех своих претензий на титул правителя Нольдор.

— Ежели между нами не осталось никаких обид, то корона должна по праву перейти к тебе, — сказал он Фингольфину, — ибо ты — старший из дома Финве, и при этом один из мудрейших.

Однако с такой постановкой вопроса были согласны далеко не все братья Маэдроса.