Сильна как смерть

— Почему? Почему? — лихорадочно заговорила она. — Он еще спрашивает! Значит, сами вы не чувствуете, почему? Мне следовало бы догадаться об этом раньше, а я поняла только теперь... Сейчас я ничего не могу вам сказать... ничего... Пройдите к моей дочери. Объясните ей, что мне стало плохо, пошлите за извозчиком, а через час приезжайте ко мне, и мы поговорим. Мы будем одни!

— Да что с вами наконец?

Казалось, она сию секунду забьется в истерическом припадке.

— Оставьте меня. Здесь я не хочу говорить об этом. Пройдите к моей дочери и пошлите за извозчиком.

Он вынужден был подчиниться ей и вернуться в мастерскую. Ничего не подозревавшая Аннета снова углубилась в чтение, и грустная поэтическая повесть наполнила ее сердце печалью.

— Твоей матери нездоровится. — сказал Оливье. — Когда она вошла в гостиную, ей едва не сделалось дурно. Пойди к ней. Я сейчас принесу эфир.

Он сбегал в спальню за флаконом и вернулся в гостиную.

Он застал их плачущими в объятиях друг у друга. Аннета, растроганная историей Бедных людей, дала выход своему чувству, а графиня несколько успокоилась, когда ее горе слилось с этой тихой грустью и ее слезы слились со слезами дочери.

Некоторое время он смотрел на них, не решаясь заговорить и тоже томясь какою-то непонятной тоскою.

— Ну как? Лучше вам? — наконец, спросил он.

— Да, немного лучше, — отвечала графиня. — Это пустяки. Вы послали за каретой?

— Да, сейчас будет.

— Спасибо, друг мой. Это пустяки. В последнее время я очень горевала.

— Карета подана! — вскоре доложил слуга.

Бертен, полный затаенной тревоги, проводил свою бледную, все еще близкую к обмороку подругу, держа ее под руку и чувствуя, как бьется под корсажем ее сердце.

Оставшись один, он спросил себя: «Да что с ней такое? Почему с ней случился припадок?» Он искал ответа, ходя вокруг да около истины, но не решаясь открыть ее. Наконец он приблизился к ней. «Так вот оно что! — сказал он себе. — Неужели она думает, что я решил приволокнуться за ее дочерью? Нет, это было бы слишком!» Опровергая это предположение доводами разума и чести, он возмущался, что она могла хоть на миг принять его вполне нормальную, почти отеческую привязанность к этой девочке хотя бы за видимость ухаживания. Он уже злился на графиню: как она посмела заподозрить его в подобной гнусности, в такой беспримерной подлости? Он дал себе слово не стесняться в выражениях своего возмущения, когда начнет разговор с графиней де Гильруа.

Вскоре он вышел из дому и направился к ней: ему не терпелось объясниться с нею. Всю дорогу он с возрастающей злобой готовил аргументы и фразы, которые должны были оправдать его и отплатить ей за подозрения.

Он застал ее лежащей на кушетке; лицо ее было искажено страданием.

— Ну-с, дорогой друг, — сухо сказал он, — объясните мне эту странную сцену.

— Как, вы еще не поняли? — спросила она прерывающимся от волнения голосом.

— Признаюсь, нет.

— Вот что, Оливье: загляните в свое сердце.

— В сердце?

— Да, и поглубже.

— Не понимаю! Выскажитесь яснее.

— Загляните в самую глубину своего сердца и посмотрите, нет ли там чего-нибудь опасного и для вас, и для меня.

— Еще раз говорю: я не понимаю. Догадываюсь, что есть что-то в вашем воображении, но у меня на совести нет ничего!

— Я говорю не о вашей совести, я говорю о вашем сердце!

— Я не умею отгадывать загадки. Скажите, пожалуйста, прямо, в чем дело.

Она взяла художника за руки и, не выпуская их, заговорила так, будто каждое слово разрывало ей душу:

— Берегитесь, мой друг, вы можете влюбиться в мою дочь.

Он отстранился и, размахивая руками, с горячностью невиновного, опровергающего позорное обвинение, с возрастающим волнением стал защищаться и напал на нее за то, что она могла заподозрить его в такой подлости.

Он произнес целую речь, она не перебивала его, но потом, так и не поверив ему, убежденная в своей правоте, заговорила:

— Да я ни в чем и не обвиняю вас, мой друг. Вы сами не знаете, что происходит у вас в душе, как не знала этого и я еще сегодня утром. Вы говорите со мной так, как будто я заподозрила вас в желании соблазнить Аннету. О нет, нет! Я знаю, что вы порядочный человек, знаю, что вы заслуживаете всяческого уважения и доверия. Я только прошу вас, я умоляю вас заглянуть в глубину вашего сердца и посмотреть: только ли дружеское чувство вы бессознательно начали питать к моей дочери?

Он рассердился и, волнуясь все сильнее и сильнее, снова начал доказывать, что он порядочный человек, как только что доказывал это самому себе по дороге сюда.

Она подождала, пока он кончит, потом, без гнева, но не поколебавшись в своем убеждении, страшно бледная, тихо заговорила:

— Оливье! Я прекрасно знаю все, что вы можете мне сказать, и думаю то же, что и вы. Но я уверена, что не ошибаюсь. Выслушайте меня, обдумайте и поймите. Моя дочь слишком похожа на меня, она точь-в-точь такая же, какой была я в те времена, когда вы меня полюбили, — вот почему вы непременно полюбите и ее.