Сильнее боли

Дверь в квартиру Голубева оказалась незапертой. Сначала это удивило Тараса, но потом он понял, что это вынужденная мера. Инвалиду непросто быстро добраться, чтобы открыть дверь. Особенно если учитывать, что посетителей у него много.

Квартира была однокомнатной и, на удивление, довольно уютной и чисто прибранной. Мебель оказалась вполне современной и достаточно рациональной. Единственное, что в этой квартире отталкивало, – запах. Тяжелый больничный запах немытого тела и лекарств.

Тарас не сразу заметил самого Голубева. Он смотрел на низенькую кровать у стены, ожидая почему-то, что недвижимый инвалид обязательно должен лежать, но неожиданно сильный низкий голос донесся от окна:

–Ну наконец-то! Долго же я вас ждал. Кроме тебя, Миф.

Только теперь, обернувшись на голос, Тарас увидел на фоне залитого солнцем окна силуэт сидящего в инвалидном кресле человека. Солнечный свет, бьющий прямо в глаза, мешал рассмотреть черты его лица, но все же было видно, что он страшно худ. В венчике похожих на пух одуванчика волос поблескивала лысина.

Тарас не успел ничего сказать, к инвалиду быстрым шагом подошел отец и протянул руку:

–Ну, здравствуй, ведомый! Рад тебя видеть.

Голубев сделал движение правой рукой, даже не само движение, а всего лишь намек на него, но рука все-таки осталась неподвижной.

–Рад меня видеть таким? И я не твой ведомый, Миф. Своего ведомого ты бросил с переломанным хребтом у Ловозерских тундр.

–Не надо, Кир, – медленно опустил руку отец. – Ты же знаешь, что это не так…

–Не так? – Казалось, Голубев удивился искренне. – А я-то все время думаю: отчего это у меня ничего не шевелится десять лет?

–Перестань, – скрипнул зубами отец. Так сильно, что Тарас почувствовал во рту вкус эмалевой крошки. – Разве это сделал я?

–А кто? Я привык выполнять приказы. Когда командир приказывает следовать за ним, я следую. Следовал… Не рассуждая, а на кой, собственно, хрен мне нужна эта блестящая пакость, болтающаяся в небе, которая вырубает приборы и глушит движки? Но теперь ты ничего мне приказать не можешь, Миф. Теперь ты лишь можешь просить. Умолять. Теперь ведомый ты, а не я, согласись. Ведь ты же за этим пришел? Чтобы меня о чем-то очень сильно попросить?

–Да, я пришел за этим, Кир. – Голос отца изменился, стал холодным и жестким. – Сними с ребят блоки, убери из их мозгов все лишнее.

–И все? И вы уйдете?

–Да, мы уйдем. Обещаю, что о твоих забавах никто не узнает, если ты сделаешь это и навсегда оставишь Тараса и Галю в покое.

–Ой, как жаль… – В голосе Кира послышалась неподдельная грусть. – Вы уйдете, а я снова останусь один. Знаешь, что такое настоящая тоска, Миф? Когда хочется от бессилия и одиночества грызть подушку, но сил не хватает даже на это. Когда все вокруг прыгают, носятся, скачут, воюют, совокупляются, дерутся, танцуют и просто ходят, а ты можешь сходить только лишь под себя. Нет, тебе это не может быть известно. Это знают лишь подобные мне. Но другим остается медленно гнить, лежа в собственных нечистотах, а мне все-таки дали хоть что-то взамен. Проснувшись, я могу вспоминать, как только что прыгал, совокуплялся и дрался.

–И убивал.

–Нет, Миф, ты опять говоришь неправду. Я никого не убил. Это ведь именно ты убил отца того парня, что приходил ко мне только что. Разве не так?

–Твоими руками, Кир! Ведь это ты поджег дачу. И это ты устроил в погребе склад боеприпасов. Зачем ты это сделал, Кирилл?

–Зачем устроил склад? Потому что хотел жить по-человечески, а не как подзаборная шавка. Если мне, первоклассному летчику, бросали жалкие подачки, да и те по полгода задерживали, что мне оставалось делать? Я не воровал, я всего лишь возмещал то, что украли у меня.

–Я сейчас не об этом, хотя и здесь я с тобой не согласен. Но я хочу выяснить, для чего ты хотел убить моего сына и эту девушку, да еще вместе с ребенком?

–Ребенка я не хотел убивать. Он был нужен всего лишь в качестве приманки. К сожалению, к детям нельзя подключиться, у них еще слишком сильная связь между сознательным и подсознательным. Вот и пришлось действовать грубо… А для чего?.. Почему-то эта славная парочка, – Тарас не видел из-за солнца, но был уверен, что Голубев смотрит сейчас на них с Галей, – перестала меня слушаться. Ведь в самый первый вечер, когда они так славно провели время – заметь, Миф, благодаря мне, – я хотел их всего лишь попугать, пощекотать нервы им и себе. Всего лишь! Я не собирался их убивать, зачем мне было лишаться статистов, которых и так у меня очень мало? К тому же, как позже выяснилось, умирая, статист ничего не передает мне, просто рвется канал. Какой же мне смысл в убийстве?

–Но тогда ты об этом не знал!

–Тогда нет. Но, повторяю, я и не собирался их убивать. И не собрался бы, веди они себя нормально, как остальные. Так нет же, они забегали, заерепенились, захотели все выяснить!.. Что мне оставалось делать? Ждать, пока за мной приедут? Перестать жить, превратиться в хлопающий глазами, испражняющийся под себя труп на койке в психушке?