Сильнее бури

- Так и надо, Айкиз! Будь до конца непримиримой! Тогда не останется на нашем большом поле ни одного сорняка. Кстати, Абдуллаев мне заявил: «Дался, говорит, тебе этот Султанов. Ведь тебе-то он больше не будет мешать. Мы уберем его из твоего района». Утешил, называется! Но когда я вижу, что в машину вставляют сработанную деталь, все во мне протестует! Для меня неважно, я ли эту машину обслуживаю, или кто другой. Нельзя нам, коммунистам, жить по принципу: было бы мне хорошо, а сосед пускай сам о себе заботится.

Они поднялись на холм, с которого когда-то обозревал свои владения Кадыров.

Справа, словно застывшая черная лава, лежала распаханная целинная степь. Она тянулась далеко-далеко. Где-то у дальней ее кромки трудолюбивыми муравьями ползали тракторы, поднимая новые и новые гектары. Созданные за это лето степные поселки в лучах осеннего солнца, еще яркого и жгучего, выглядели празднично-нарядными.

Слева - в осеннем убранстве красовался Алтынсай. Деревья пылали буйными красками увяданья. Листва стройноствольных тополей обрела оранжево-красный оттенок. Куполообразные, словно обстриженные кроны деревьев, «сад» бронзовели, как рыжий лисий мех, урюковые сады отливали золотом, купы карагачей напоминали своей окраской огненно-алый закат. Алтынсай утопал в многоцветной кипени рыжих, желтых, золотых, алых листьев, которые ослепительно вспыхнули перед тем как сгореть. Взгляд Айкиз остановился на кирпичном здании сельсовета. Над сельсоветом вился красный флажок.

Прямо перед холмом, на котором стояли Айкиз и Джурабаев, расстилались хлопковые поля. Листья хлопка, убитые вечерними заморозками, уже опали. Поля были сплошь белыми. Хлопок, пенясь, выступал из раскрывшихся коробочек, где покоился недавно нежными лимонными дольками. В этом белопенном море медленно плыли хлопкоуборочные машины. Там, где не было машин, виднелись согнутые спины дехкан, собиравших хлопок в фартуки. В эти дни все, кто мог, вышли в поле: старики и молодые, хлопкоробы и бухгалтеры, мирабы и строителе рабочие и студенты из ближних городов. Поле пестрело различными одеждами, и по ним легкое было угадать, кто склонился над хлопковым кустом: горожанин ли, колхозник ли, сельсоветский ли служащий.

Уборка шла уже второй месяц, коробочки распахивались одна за другой. На участках, где урожай, казалось, уже весь собран, через несколько дней опять становилось белым-бело.

На дорогах в эти дни было шумно и людно. От хирманов, где сушился хлопок, тянулись арбы, доверху нагруженные тугими мешками. К хлопкопунктам мчались грузовики. По дорогам сновали газики и мотоциклы. Медленно шествовали верблюды с тюками хлопка по бокам. Садоводы везли к полевым станам дыни, арбузы, яблоки. Над землей звучали песни арбакешей, слышался скрип колес, перезвон колокольцев…

Рожденные дружным, умным трудом, на хлопкопунктах росли горы хлопка.

Айкиз с холма хорошо были видны эти громадные, в пятьсот - шестьсот тонн каждый, хлопковые бунты, высокие, как Кок-Тау, белые, как его заснеженные вершины.

Айкиз стояла как зачарованная. Теплый ветерок шевелил складки ее простенького ситцевого платья, легкую косынку, не прикрывавшую кос, лепестки цветка, который она приколола к белой жакетке.

Из этого восторженного оцепенения ее вывел Алимджан. Он подошел к ним, обменялся рукопожатием с Джурабаевым и с беспокойством, с упреком, ласково посмотрел на жену: ему казалось, что Айкиз не бережет себя, мало отдыхает, переутомляется…

- Как дела, раис? - спросил Джурабаев. - Чем нас порадуешь?

- Уборку заканчиваем, товарищ Джурабаев. Обязательства выполним!

- Молодцы! Зря, выходит, каркали Султанов и компания: за двумя, мол, зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Народ - охотник умелый и сильный!

- Мы могли бы собрать и лучший урожай…- сказала Айкиз.

- Точно, товарищ Джурабаев! - подтвердил Алимджан. - Если бы нам не вставляли палки в колеса, хлопка мы вырастили бы больше. Пропал хлопок на участке Молла-Сулеймана, сбросили часть цветов кусты на участке Муратали. Не бури нам помешали, не нехватка рабочих рук, не трудности, - помешали те, кто пугал нас этими трудностями.