Сильнее бури

- А оно уже есть, дорогие. - Он достал из-за пазухи куст хлопка и, как знамя, поднял его над головой. - Вот оно - опровержение! Это, дети мои, целинный хлопок.

Радость и восхищение загорелись в глазах Погодина.

- Вот мы и отдадим его Алимджану, а он Джурабаеву. Это лучшее из всех опровержений! А разве это, - он показал на хлопковые поля, где кусты были уже по колено, а от цветов рябило в глазах. - разве эти поля не опровержение?

Бекбута подмигнул дехканам, потряс в воздухе кулаком и воскликнул:

- Богатырская сила наших дехкан - тоже опровержение!

Дехкане начали расходиться по своим участкам. Погодин отвел в сторону Муратали, а потом Керима и о чем-то посовещался с ними. Бекбута, распределив работу среди дехкан из своей бригады, поискал Суванкула, нагрянувшего к нему «в гости» в такое неурочное время.

Тракторист, чуть нагнув крутые плечи, уперев в бока огромные кулачища, стоял у доски с газетой и читал статью. Читал он ее впервые. До этого только слышал о ней краем уха, и потому, шумя, протестуя и негодуя вместе со всеми, чувствовал себя неловко: что ж это он шумит и возмущается статьей, которую в глаза не видел? В разгар общего разговора о статье, о целине, о Кадырове он, нахмурившись, подошел к газете. За что ни брался Суванкул, все он делал увлеченно, сосредоточенно. Статью он тоже читал вдумчиво, забыв обо всем, шевеля губами, как школьник, заучивающий наизусть трудное стихотворение. Он настолько забылся, что не заметил даже, как закончился стихийно возникший митинг.

Бекбута подкрался к Суванкулу и хлопнул его по плечу ладонью. Тракторист вздрогнул от неожиданности и оглянулся, растерянно и оторопело…

- Ай, какой ты стал нервный, Суванкул, -«сочувственно произнес Бекбута, - какой пугливый! До тебя и дотронуться нельзя. За что только тебя называют богатырем? Сердце у тебя прыгает, как у зайца. Загнанного охотником…

Дехкане, оказавшиеся поблизости, встретили шутку Бекбуты одобрительным смехом. Смех этот подстегнул Суванкула, тракторист посоветовал:

- Не выкраивай мне рубаху по своей мерке, Бекбута. Не тебя ли я испугался? Да ты сам из тех героев, у которых, стоит вспорхнуть воробью, выскакивает на губах лихорадка.

- Ты хочешь сказать, что у меня заячье сердце?

Суванкул поощряюще улыбнулся:

- За что я тебя люблю, друг, так это за догадливость.

- Какой храбрец! - с ироническим изумлением воскликнул Бекбута. - А положишь ему руку на плечо, так он дрожит всем телом.

Но и Суванкул не полез за словом в карман:

- Я думал, это муха села. Хотел ее согнать. Смотрю, а это болтун Бекбута, который работает больше языком, чем руками!

Бекбута самодовольно надулся и покровительственно потрепал Суванкула по плечу.

- Э, друг, вы там, на целине, потому и спите так спокойно, что я тут тружусь, как вол! Пока я жив - можешь опираться на меня, как на гору.

- Спасибо, Бекбута. Ведь на гору способен опереться только великан.

- До великана тебе далеко, дорогой друг, - вздохнул Бекбута, смерив тракториста скептическим взглядом. - Ты больше похож на медлительный верблюжий караван: путь, какой ты проделаешь за месяц, я успеваю пройти за день.

- И, как пулемет, выпаливаешь за день столько слов, сколько другому хватило бы на месяц!

- Верно, дорогой. Я успешно справляюсь и с этой нагрузкой. Не то, что ты: пока выжмешь из тебя четыре слова, лето уже сменяется осенью.

У друзей достало бы пороха на долгий словесный поединок. Это были люди веселой богатырской силы и полнокровной жизнерадостности. Они могли шутить даже в самые горькие или серьезные минуты. Но дехкане начали уже расходиться по участкам, а сражаться без зрителей не было интереса. Погодин позвал Бекбуту:

- Закругляйся, бригадир! Идем к Алимджану.

- Ты не обождешь меня? - спросил Бекбута Суванкула. - Я скоро.

- Нет, дорогой, пора работать. Я не такой лодырь, как ты.

Довольный, что последнее слово осталось за ним, Суванкул повернулся к Бекбуте спиной и отправился восвояси, а Бекбута, Халим-бобо и Погодин по тропинке, пересекающей хлопковые поля, двинулись на участок к Алимджану.

Они рассказали ему о стихийном митинге ал- тынсайцев, передали их просьбу: известить обо всем Джурабаева, настоять на разборе этой истории со статьей и на привлечении клеветников к партийной ответственности.

Алимджан задумался. Он стоял перед Погодиным, покусывая губы, брови его, сросшиеся на переносице, нависли над глазами сплошным черным карнизом.

- Что тут думать, Алимджан! Пока осторожный рассчитывает, решительный свершает задуманное. Бери мой мотоцикл и дуй в район.

- Понимаешь, Иван Борисыч…

- Нет, не понимаю.

- Видишь ли, в чем дело… Я ведь, в сущности, должен защищать Айкиз?

- В статье говорится именно о ней и именно за нее хотят вступиться дехкане. А ты, как партийный руководитель, обязан потребовать от их имени, чтобы все, что насочинял Юсуфий об Айкиз, было всенародно признано клеветой.

Алимджан мялся.

- Так-то оно так… Но для дехкан Айниз председатель сельсовета, а мне она - жена.

- Жена-то, сынок, родней всех на свете, - заметил Халим-бобо. - Жена тебе самый близкий друг. А за друга ты должен в огонь и в воду…