Сильнее разума

Каков Лешка, а? Хотя… он тут, пожалуй, и ни при чем. Он просто истину подтвердил, что дети – зеркало наше. Что бы там ни говорили.

… В московском рабочем кабинете председателя Комитета советских женщин В.В.Терешковой уютно и скромно. Хозяйка, в строгом костюме, предупредительная, обаятельная, не хочет никак отпустить меня:

– Что там еще хорошего? Пожалуйста, расскажите, мастерские построят нынче? Новая техника поступает?

Я гляжу на эту женщину с внимательным прищуром глаз, о которой сказал поэт: «Уж не она ль на той дороге, что в звездной пролегла ночи, нашла затерянные богом от счастья женского ключи», – и почему-то вспоминаю фрески и лики святых на ярославских соборах и храмах. Да и святые ли изображены там народными живописцами? Не пахари ли и сеятели Древней Руси смотрят на нас сквозь века с немым вопросом во взоре: «Что там у вас хорошего?» Вспоминается почему-то снова «музей Терешковой» в Большом Никульском. По соседству с космическим кораблем – чудом отечественной науки и техники, гармошка-трехрядка, купленная когда-то «на паях» жителями деревни Масленниково для первого гармониста на селе и первого тракториста здешнего Владимира Аксеновича Терешкова – отца Валентины Владимировны. На войне он погиб. Увиделись солнечные детские рисунки и хитроумные модели, исполненные ярославскими школьниками, а рядом – ожерелья из бумажных журавликов, подаренные космонавту больными детьми Хиросимы.

– Они верят, что, сделав тысячу таких журавлей, избавятся от недуга, – вздыхает Валентина Владимировна. И тут же твердо, с каким-то нажимом в голосе говорит: – О, как нам надо работать, чтобы не было этих трагедий. Чтобы солнце светило всегда и всем. Чтобы били ключи родниковые… А знаете, сколько их у меня на родине?

Знаю. Много. Очень-очень. И верю, пока жива деятельная любовь человеческая к краю родному, не замутится вода в них.

«Волшебное зеркало» тондока

Сейчас в Ононских степях жарко. Бойкий ветер, нагревшись в знойных просторах Монголии, несет тепло, и Тондок Халзаев спешит за погоду отснять новые кадры на Тарей-озере. Вспоминаю первую встречу с ним. Тогда неистово бушевала шургана – забайкальская злая метель. Снег, сухой и колкий, перемешанный с песком, грудился барханами в степи. Гнулся к земле низкорослый кустарник-ерник, жались друг к другу в заснеженных катонах овцы. Нет, в такую непогодь и речи быть не могло о том, чтобы как-то выбраться отсюда. Но старый чабан Бато-Мунко, гостем которого я был, оставался спокоен. «Зачем волноваться, зачем? – говорил он невозмутимо, попыхивая разноцветной бурятской трубкой. – Халзаев сказал – приедет, значит, приедет».

Это было невероятно, но мы действительно услышали вдруг за окном чабанского домика автомобильный сигнал. Все восемь парней и девчонок хозяина дома кинулись к двери, на лице Бато расплылась улыбка.

Халзаев, имя которого не раз приходилось мне слышать на далеких чабанских стоянках колхоза «Гигант», оказался человеком на первый взгляд застенчивым. Только черные, с прищуром глаза – пытливые, цепкие – выдавали в нем натуру деятельную. Пока дети Бато таскали из машины в дом аппаратуру, он представился:

– Тондок Халзаев – инженер по технике безопасности и общественный руководитель колхозной любительской киностудии «Тарей».

Вскоре на стене прикрепили белое полотно, установили кинопроектор, погасили свет, и аппарат застрекотал. На экране – лето. Заготовка кормов. Вижу знакомых мне людей (встречал их в «Гиганте»), слушаю комментарий Тондока:

– Если в поле вышли старики со своими внуками, то, значит, настала горячая пора, работать придется с утра допоздна. Зима у нас в Забайкалье долгая, кормов нужно много. Это прекрасно знает дедушка Гамбуев, потому и взял на подмогу внука, а тот в делах не хочет уступить деду.

Сколько уважения к землякам почувствовал я за каждым кадром и словом!

И новые кадры. Идет отбор молодых лошадей. Гривастые кони несутся по степи, летят настигающие их арканы наездников. И голос диктора.

– Это мужская работа, и какой из наших парней покажет, что побаивается ее?

Та же добрая улыбка, те же увлеченность и заинтересованность автора.

А вот зимняя степь затемно выехал из дому чабан в скованные морозом необозримые просторы. И лишь в вечерних сумерках повернул коня к двум светящимся на безлюдной равнине окнам. Это сюжет о нелегком чабанском труде.

Меняются темы кинорассказа, а я, как и все сидящие в домике чабана, с неослабным вниманием смотрю на экран, где садятся за руль тяжелых тракторов молодые девушки-бурятки, метко бьет из лука по кеглям спортивное семейство председателя колхоза Николая Ешеева, мчатся на скакунах жокеи.

Более часа идет журнал «Самсаал», что в переводе с бурятского означает «Грани». И название это, пожалуй, лучше любого другого подходит к просмотренной ленте. Интересна и многогранна жизнь большого хозяйства, и все-таки эти грани успевает схватить зоркая кинокамера.