Сильнее смерти

(Гаснущий, на грани небытия, взгляд Лени… шевелятся окровавленные распухшие губы: предатель.)

– А ты дурак, – ответил Вен. Знакомая ярость накатила волной, прежде, чем кто-либо успел отреагировать, Кельм оказался рядом с бывшим братом, резко ударил по шее, Вен не успел заблокироваться и сразу повалился, но Кельм уже упал, дёргаясь под ударами тока, пропущенного через ошейник, вангалы начали методично лупить его дубинками, пока Линн знаком не прекратил избиение.

Обоих дейтринов вывели из кабинета. Линн повернулся к пепельноволосому.

– Вы всё ещё хотите с ним работать, Гелан? Может, вам хватит и этого музыканта?

– По-моему, он небезнадёжен, – спокойно ответил вир-гарт, – кстати, я бы посмотрел и девочку.

– Девочку… ну посмотрите. Но вообще я планировал списывать обоих. Один перевербованный из трёх – это уже много, вам не кажется?

– Да, обычно вы и таких результатов не даёте, – согласился Гелан. – Линн, мне нужны дейтрины. Наши дети с каждым поколением всё тупее. Они воспроизводят то, чем их пичкают с экрана, – и это не стреляет.

– А кому сейчас легко? – усмехнулся Линн. – Чем дальше, вир-гарт, тем будет сложнее их вербовать. Жизнь в Дейтросе налаживается. Лет через пятьдесят соблазнять их разницей в уровне жизни станет сложно. Я всегда говорил, что работа с пленными малоперспективна. Надо брать колеблющихся прямо в Дейтросе… конечно, это работа агентурная, сложная…

– Вот только колеблющиеся редко становятся полноценными гэйнами и редко могут эффективно работать. А если – то их тоже хватает ненадолго. Не оправдывайтесь, Линн. Вы не умеете работать с пленными. Быстро начинаете их калечить, а потом списываете. Посмотрите на этого парня – это же халтура. Психологи! Депривация и боль. Так и у них в Версе умеют. У дейтрина шкура дублёная с детства, ваши дубинки ему перетерпеть несложно.

– Вы учите меня работать, вир-гарт?

– А вы не обижайтесь, Линн. Я с гэйнами работаю давно. Да, я не психолог. Но послушайте же мнение простого здравого человека, который всё-таки в курсе дела. Природа гэйна – странная штука. Я не против того, чтобы поднажать на них. Но сломанный человек долго работать не сможет. Если вообще будет.

– А не сломанный к вам и не пойдёт. Повторяю, вы не представляете механизмов психологической ломки, и не надо учить бабу рожать.

Пепельноволосый вздохнул.

– Ладно, делайте как считаете нужным. Ломайте, применяйте радикальную хирургию. Только прошу вас об одном – не списывайте так быстро. Можно ведь подержать какое-то время, не объедят они вас? Мне нужны ещё и эти двое. Парень – во всяком случае. Он, по-моему, почти готов. И вы обещали ещё показать мне девочку.

– Вы уверены, Гелан, что хотите? К ней применяют другую методику.

– Линн, вы считаете, что я не в курсе ваших методов? Или, может быть, что у меня нервы сдадут?

Кельму дали выспаться. Дали чаю и какой-то каши. Принесли даже свежую одежду – от него давно уже невыносимо воняло. Теперь, когда в голове прояснилось, на душе стало особенно плохо. Все страшные события последних недель – Лени, Вилна, пытки (ещё, как он понимал, умеренные, худшее ждало впереди), предательство Вена – всё спрессовалось в ком из раскалённого железа, который жёг и мучил его изнутри.

Если дорши ставили цель доказать ему, что он – полное дерьмо, все его убеждения и вера – фанатическое безумие, что он виноват во всём на свете, начиная с самого существования Дейтроса, и даже сам Дейтрос существовать не имеет права – если они ставили такую цель, то они её добились.

Нет такой вещи, которая оправдывала бы то, что пришлось перенести Лени.

И он был в этом виноват.

Может быть, горько усмехнулся Кельм, и правда – согласиться… как Вен. Интересно, получится ли у него создать хоть один образ… реальный, работающий образ? Неважно. Это уж их дело.

Он знал, что не согласится. Ему просто не хотелось делать этого. Как и вообще ничего – ему хотелось умереть, и как можно скорее. Он сел на пол, обхватил руками голову. Попробовал вспомнить молитвы. «Радуйся, Мария, благодати полная…» Господи, попросил он искренне, может, уже хватит? Хоть в ад, только – подальше отсюда… а что здесь такое, как не ад, и может ли где-то быть ещё хуже?

Дверь открылась. На пороге стоял охранник.

– На выход.