Сильнее смерти

Но она вызывала в памяти – Бог знает как ей это удавалось – слишком яркие картины давно забытого, пережитого. Вот он стоит в строю. Ему только что исполнилось четырнадцать. Он горд серо-зелёной парадкой, квиссанскими нашивками. Он уже полтора года квиссан, он умеет стрелять, бегать в противогазе, карабкаться на трёхметровую стену, да много чего. Умеет творить виртуальное оружие в Медиане. В свою очередь он подходит к знамени у Распятия, становится на одно колено. «Я, квиссан Кельмин иль Таэр, клянусь перед Богом… в верности моей родине, Дейтросу…» Целует алый шёлк, нежно скользящий по губам. Какая гордость была тогда, какая радость… А ведь это всё – спектакль. Может, и так. Чтобы промыть им мозги, чтобы закрепить внутренне. В Евангелии сказано: не клянитесь вовсе. Да и в самом деле, если уж воевать, то за что-то существенное – защищать свою жизнь или жизнь близких… Не за слова. Не за символы. А они хотят почему-то – чтобы за символы… зачем, почему это надо?

И много, много картин совсем других – мерзости, унижения, боли, пронизывающего холода, голода… В посёлке они всё время дрались с заречными. Два раза в тоорсене за эти драки его пороли – а ведь ни разу он не был виноват, не начинал первым, заречные приходил сами. Даже в квенсене один раз пришлось здорово подраться с Нелком из параллельного сена, сволочь он был порядочная… и кстати, пристроился неплохо, даже не стал гэйном, где-то преподаёт теперь. И беседа с наблюдателем Верса, это после того, как заблудились в Медиане. Пронизывающий ужас – наблюдатель дал понять, что они виноваты, что в принципе их попадание в Верс и расстрел как предателей – вопрос его личного решения. Ерунда, конечно… но какое-то время было страшно.

Хватит, сказал он себе. Всё это так, конечно. Жизнь у нас не сахар. Но её-то, дуру эту, наша жизнь вовсе не касается.

Только почему теперь всё выглядит таким чёрным, серым, мрачным? Страшным… Так хочется это изменить как-нибудь – но как? Он жил неправильно, он хочет жить иначе. Он слишком измучен внутри. Но какая альтернатива? – её нет.

И там ничего хорошего не было, и впереди ничего не ждёт. Разве что смерть. Вот сдохнуть бы скорее, подумал он. Да, в самом деле, это самый лучший вариант…

– Вы можете быть счастливы, Кельмин. Вы не верите мне. Не считаете, что это возможно. Но поверьте, ничего невозможного в этом нет – в этой жизни вы вполне можете быть счастливы. Надо только этого захотеть. Захотеть по-настоящему. Я помогу вам, Кельмин.

…Голова пуста. Совершенно пуста. В этот раз ему не вводили наркотик. Ему просто уже всё равно. Это продолжается слишком долго.

– Человек может жить совсем иначе. Без боли. Поймите, вставать каждое утро – и видеть солнце. Ощущать всем телом шёлковое, мягкое бельё. Пить кофе с мягкой булкой, с маслом. Вам кажется, что вы не можете себе этого позволить, что это недопустимо. Но миллионы людей уже живут так, и вам – вам это тоже доступно. Это и в Дейтросе доступно – конечно, не всем. Но ведь и в Дейтросе так, как вы, живут далеко не все. Вы взвалили на себя эту ношу. Думаете, что так надо, что надо страдать за всех, но это невроз. Это не что иное, как вызванный, навязанный невроз.

…голос журчит где-то далеко. Приятная сказка… солнечная страна. Море, песок. Смуглые девчонки в ярких купальниках. Автомобили с прозрачным верхом. Есть и другая жизнь. Не только боль, холод, смерть, ужас. Не то, к чему он привык. Жизнь цветная, яркая, светлая. Не его жизнь.

– Что с Лени? – спросил он вдруг. Туун замолчала. Посмотрела на него.

– С ней всё хорошо, – мягко сказала она, – с ней работает другой человек.

Он выпрямился.

– А с Веном? Это…

– Я поняла. С ним тоже всё в порядке. Он жив и выздоравливает. Я попробую узнать, можно ли вам видеться. Кажется, нет, но я попробую.

– Спасибо, – сказал он.

Как нестерпимо хочется пожить так. Он пережил это давно, на втором курсе ещё, когда им долго показывали Дарайю. Долго, в подробных съёмках – природа Дарайи, автомобили, города, улицы, реклама, магазины, внутреннее убранство домов. Хитрые электронные устройства. Музыкальные центры, индивидуальные мини-компьютеры. Кому-то это всё сразу было безразлично. Кельм не говорил об этом ни с кем, но внутренне очень переживал – зачем им вообще показывают всё это? Чужая жизнь будоражила. Расстраивала. Поражала воображение и заставляла снова и снова спрашивать – почему же у нас-то всё так?

Он знал – почему. Дейтрос совсем недавно был разрушен. Мало населения. Мир только обживается, только растёт – не до удобств. К тому же значительная часть средств и ресурсов уходит на оборону. Всё это было понятно, всё это им объясняли.

Но схватывала тоска – пожить бы так хоть недолго… Чтобы уютно, красиво, вкусно, тепло. Чтобы и телу тоже хоть изредка было хорошо.