Под ногами хрустели мелкие камешки, пахло гарью. Откуда-то выскочила тощая собака и злобно залаяла на Кэйко, блестя голодными глазами. Женщина испуганно отскочила. О да, она сама была голодна, еще как голодна и с трудом отгоняла от себя воспоминания о кушаньях, какими ее потчевали в родном доме. Жаренные в масле лепешки из рисовой муки, сладкий сироп, маринованные и свежие овощи, огурцы, баклажаны, морковь, репа, лук – их всегда было вдоволь, как и вареного белого риса и ароматно пахнущей похлебки из бобов!
Вдруг она заметила мужчину – он появился из-за поворота и направился к ней. Кэйко облегченно вздохнула, поняв, что это монах, по-видимому, из одного из уцелевших буддийских храмов. Он подошел совсем близко и, заглянув в ее застывшее помертвелое лицо, спросил:
– Вы кого-то ищете, госпожа?
Она отвечала медленно, точно во сне:
– Здесь был мой дом.
– Тут было много домов, в основном лавки – их разграбили и сожгли.
– А люди? – прошептала Кэйко.
– Кто-то успел уехать, кто-то… остался.
– Киото больше нет?! – воскликнула Кэйко, не в силах думать о том, что могло случиться с ее родными.
Монах внимательно смотрел на нее.
– Центральная часть сохранилась, княжеские кварталы тоже в основном уцелели. А вы, как видно, пришли издалека?
Кэйко вздохнула: – Да.
– Тогда возвращайтесь обратно, тем более если у вас есть там кров. Здесь много лихих людей, одинокой женщине опасно бродить по городу.
Она кивнула. Глубоко в тайниках сердца Кэйко давно поняла: ничто никогда не будет прежним!
Она бесцельно бродила по улицам до самого вечера; вид покинутого людьми, мрачного, опустелого Киото внушал ей ужас. Зачем понадобилось разрушать такой прекрасный, светлый и мирный город?!
Она смертельно устала и с трудом переставляла ватные ноги. У нее раскалывалась голова, и было трудно дышать. В какой-то миг Кэйко едва не упала, но ее подхватили чьи-то руки.
Перед ней стояла какая-то женщина, она пристально глядела в ее широко раскрытые, лихорадочно блестевшие глаза. Незнакомка давно наблюдала за Кэйко, просто та этого не видела. Женщина молча повлекла Кэйко за собой, и она пошла, не в силах больше бродить одна по этому незнакомому, безжизненному миру! Женщина привела ее в светлый, теплый и красивый дом, в котором все было ярким и новым и витал аромат благовоний. Навстречу с поклонами вышли две молодые девушки в богато разукрашенной одежде; женщина что-то шепнула им, и они проводили Кэйко в большую, отделанную бамбуковыми панелями комнату и усадили на шелковую подушку.
– Откуда ты? – спросила женщина, в глазах которой угадывалась глубоко скрытая расчетливость и беспощадность.
Кэйко молчала, опустив голову.
– Ты потеряла родителей?
После этого заданного мягким, участливым тоном вопроса девушка словно пробудилась ото сна, начала осознавать происходящее и в ужасе прошептала:
– У меня отняли сына! Я никогда его не увижу! – И она горько зарыдала.
Женщина не стала ее успокаивать, лишь сделала девушкам знак, а после подала Кэйко принесенную ими чашку.
– На, выпей, это поможет.
Кэйко выпила, и женщина тотчас налила еще. Беспорядочные мысли проносились в голове девушки, ее все еще одолевал страх, но она согрелась от саке и немного успокоилась.
– Я не знаю, что мне делать! – пролепетала она.
– Теперь никто этого не знает, но ты должна ободриться и перестать думать о плохом. Со временем жизнь наладится, и твоя – в том числе, – рассудительно произнесла женщина. Потом спросила: – Как тебя зовут?
Кэйко ответила.
– А меня – госпожа Суми.
Подали еду – сочную белую рыбу, рис, овощи, – и Кэйко жадно утоляла голод. Потом упала на циновку и заснула.
На следующее утро госпожа Суми объяснила ей, куда же она все-таки попала.
– Ты не думай, – сказала она, – нас посещают только богатые и знатные господа, кого попало мы не пускаем. Девушки всегда хорошо одеты, веселы, сыты – им незачем думать о завтрашнем дне. Этот дом принадлежит не мне, а одному господину, я просто управляющая. Раньше я тоже принимала мужчин, как все остальные девушки, так что со временем ты даже можешь занять мое место.
Закончив, она испытующе уставилась на Кэйко.
– Я ненавижу мужчин! – вдруг сказала та.
– Не ты одна, – спокойно произнесла госпожа Суми.
– Это они разрушили Киото!
– Да, разумеется, это сделали не женщины.
Внезапно Кэйко почудилось, что она начала постигать истину. Мужчины устанавливают порядки, от которых на земле процветают несчастья. В замке На-гасавы, да и раньше, в лавке отца, она нагляделась и на лживое подобострастие, и на показную суровость. Эти маски на лицах – от вековечной привычки усмирять свои чувства, не давать им выхода. Так воспитываются все, и крестьяне, и самураи, и единственная возможность отпустить свои эмоции на свободу для последних – это война. Они затевают ее, а потом сметают все на своем пути – города, людей, память и чувства!