Сильнее смерти

Сколько было написано про эту лобовую атаку! Сколько сложено легенд о летчиках, геройски шедших в лоб на врага! Сколько нужно умения, воли, чтобы выйти из нее победителем!

Все во мне натянулось в струну, дыхание перехватило. Но вражеские самолеты так стремительно выросли передо мной, что я, не успев посмотреть в прицел, инстинктивно нажал на гашетки оружия. Сверкнули струи огня — и все исчезло.

Еще не веря, что эта страшная лобовая атака так просто кончилась, я какую-то долю минуты летел в напряженном ожидании столкновения: ведь ни я, ни противник — никто не отвернулся. По крайней мере мне так показалось.

А что с остальными? Я опомнился и оглядел небо. Рядом никого не было, а кругом творилось что-то невообразимое. Воздух кишел самолетами и струился огнем. Мне казалось, что горит само небо, а бешеный ветер раздувает это пламя, все захлестывая, крутя, ничего не оставляя в покое.

Я растерялся и не знал, что делать. Все мои представления о воздушном бое ничего общего не имели с видимым. Строя никакого нет. Где свои, где японцы — не разберешь: все перемешалось.

Вспомнил наказ боевых летчиков: «Если в бою оторвался от строя, то сразу же пристраивайся к первому попавшемуся своему самолету». Это я и хотел сделать, но передо мной очутился японский истребитель. Я бросился за ним. И возможно, настиг бы его, если бы на моем пути не вспыхнуло что-то белое, большое. Отскочить не успел. Самолет дернуло… Парашютист? Неужели свой? Но тут все стало ясно. Прямо на меня валился горящий вражеский самолет, только что оставленный летчиком.

Избежав столкновения с тяжелым факелом, я оказался рядом с японским истребителем, который шел со мной одним курсом. Впервые я так близко вижу вражеский самолет «И-97». Он отличался от моего белизной, большим размахом крыльев и неубирающимися колесами. Некоторое время мы летели рядом, парой. Ни он, ни я в течение этих секунд не пытались ни отстать, ни отвернуться. Каждый искал лучший способ обмануть «соседа», чтобы зайти к нему в хвост. Я хорошо мог разглядеть голову японского летчика. На ней была сетка с вделанными наушниками — радио, важное преимущество, которым мы не располагали.

Пытаясь обмануть противника, я плавно начал сбавлять газ, чтобы отстать и оказаться позади, но самурай разгадал это нехитрое намерение и спокойно повернул лицо в мою сторону. Наши взгляды встретились.

Вместо испуга, злобы или решительности, ожидаемых мною, на небольшом смуглом лице с усиками я увидел хладнокровную снисходительную усмешку. Мне стало не по себе. «Рубану крылом по кабине!» — решил я. И может быть, мы оба разлетелись бы от удара на кусочки, если бы в тот момент японец не был пронизан пулеметной очередью. Его кабина мгновенно обволоклась огнем и дымом.

«И-16», уничтоживший вражеский самолет, помахал мне крыльями, приказывая этим сигналом пристраиваться к нему. Но летчик не видел, что сзади у него сидит другой японец. Я поспешил на помощь. Враг оказался прямо перед моим носом, и я в упор нажал на гашетки. От вражеского истребителя, точно это был какой-то старый мешок, полетела труха и пыль. Я резко взял вверх, чтобы пристроиться к нашему самолету, уже мчавшемуся в атаку на звено противника.

Летчик стрелял мастерски. Короткая очередь — и еще один японский истребитель пошел вниз. И вдруг от этого напористого «И-16», стремительно уничтожившего двух японцев, потянулись струйки черного дыма. Командир, борясь с пожаром, швырнул машину в сторону. Огонь вырвался наружу. Хозяин самолета выпрыгнул с парашютом.

Бой был в самом разгаре, воздух кипел от огня, но вид яркого купола, выросшего над летчиком, вызвал у меня приступ бурного восторга. Жив! Два японских истребителя сделали попытку расстрелять беззащитного. Несколько наших истребителей бросились им наперерез, но в следующий момент произошло нечто ужасное: горящий «И-16» падал прямо на парашютиста. Дальше я уже ничего не мог видеть — по мне словно плетью хлестнула пулеметная очередь, в глазах что-то блеснуло. Уходя из-под огня, я без колебаний отдал ручку управления до отказа от себя и мгновенно провалился вниз.

Перевод машины в пикирование был так груб и резок, что меня наполовину вытащило из кабины, а управление вырвало из рук. Оглушенный толчком, ослепленный встречным потоком воздуха, который стал плотным, как вода, я ничего не видел. Страшный скоростной напор ревел в ушах, бил в лицо, проникал в легкие и ломал поясницу. Я был парализован; руки распластаны и прижаты к фюзеляжу, голова запрокинута назад, глаза ослеплены. И только где-то в глубине тлела неясная мысль: «Что это, сон или явь?»

Внезапно близко выросла земля. Конец всему. Как глупо! Опасность заставила очнуться. Я напрягся и ухватился за борта кабины. Мне удалось уцепиться правой рукой за ручку управления и втянуться в кабину.

Самолет снова в моей власти" Я немедленно устремился вверх, к солнцу, к товарищам. О привязных ремнях, которые удлинил перед взлетом, я и не подумал. А из-за них меня чуть было не выбросило из самолета.